— Не кури, — сказал Гаргрейв. — Воздух должен быть в меру чист.
— Тогда открой окно, — отозвался я. — Здесь воняет.
— Ты скоро привыкнешь. Вот мумия. Ну, что скажешь?
— Жесткое вяленое мясо. Не по мне. Вижу, у этого египтянина на руках и груди полно татуировок.
— Это не татуировки. Приглядись внимательней. Это узор клеток эпидермиса.
— Ну хорошо, узор. Как его зовут, Менен-Ра? Любопытный тип.
— Любопытный? Да он уникален! Он сам и его потомки.
— Но этот узор не мог унаследовать его сын.
— Тебе кажется. На самом деле так и случилось.
— У тебя, что ли, где-то припрятана другая мумия?
— Бери выше! Я нашел его одного из его потомков, он вот-вот придет.
— Чушь!
— Сам увидишь. Да ты его знаешь. Это Томпсон-Пратт, со старшего выпуска.
— Как, лаборант?
— Он самый. Прямой потомок этой мумии. Сложновато было это установить!
— И у него такие же родимые пятна, или как ты их там называешь?
— Точь-в-точь, такие же линии, те же узоры.
— Как же получилось? Он увидел мумию и заявил, что это его покойный кузен?
— Вовсе нет. Узор на нем я увидел случайно, задолго до того, как приобрел мумию. Было это на следующий год после твоего отъезда. Он пришел сюда повидаться с деканом, который куда-то ушел. На лестнице поскользнулся, ударился головой и потерял сознание. Я услышал шум. Соседей не было дома. Я нашел его и притащил сюда. Он лежал неподвижно, совсем как мертвый. Я испугался, рванул его рубашку и приложил ухо к груди, стараясь уловить стук сердца. Вскоре я привел его в чувство, и когда он лежал здесь на диване, приводя свои нервы в порядок, я сказал ему, что видел пятна, и спросил, откуда они у него.
Он пришел в ярость и рявкнул, что я слишком много себе позволяю.
— Дружище, — парировал я, — я твои пятна не искал, а натолкнулся на них случайно.
— Это проклятие моей жизни, — сказал он. — Я обожаю плавать, но не осмеливаюсь купаться на публике. Стоит мне раздеться на берегу, и люди меня освистывают. Погляди, — продолжал он, скинул рубашку и показал мне свою грудь и предплечья. — Я весь разрисован, как пятнистый человек в балагане. Как ярмарочное чудище! Отец выглядел так же, и дед, и прадед. Должно быть, это семейное проклятие или другая какая гадость, только мы его чересчур стыдимся, так что никаких фамильных преданий не сохранилось.
Затем он заставил меня пообещать, что я никому не расскажу, и ушел. Я выбросил его пятна из головы: биология — не моя специальность, а Томпсон-Пратт меня тогда вовсе не интересовал.
Короче говоря, я продолжал свои исследования, и через некоторое время отправился в Египет и раздобыл эту мумию Менен-Ра. Я привез ее в бинтах и распеленал уже здесь. Она мне понадобилась, как ты знаешь, для доказательства одной теории. Но при первом же взгляде на узор я забросил все остальное: пятна, насколько я мог вспомнить, в точности повторяли узор на коже Томпсон-Пратта.
Ну не странно ли! Я сидел и раздумывал над этим час за часом, день за днем. Блестящие идеи так и роились в голове. Наконец я сообразил, что нужно делать. Прежде всего нужно было проверить, действительно ли пятна совпадают. Томпсон-Пратт сперва жутко сопротивлялся. Не ожидал я встретить такие предрассудки у человека науки. Однако в конце концов он сдался и позволил мне сделать фотографию. Говорю тебе, я узрел чудо: каждая линия, каждое пятно абсолютно совпадали с узором на коже мумии.
Ты скажешь, что доказательство неоспоримое, но я решил копать дальше. Я вложил в это дело колоссальный труд; на меня работали десятки специалистов по генеалогии. Мне невероятно повезло. Я смог выстроить непрерывную генеалогическую цепочку: Египет, Италия, Франция, Англия, Шотландия и снова Англия; и наконец я смог с полной уверенностью сказать, что Томпсон-Пратт — потомок египтянина Менен-Ра, мумию которого ты видишь вон там, у стены. А теперь я объясню тебе, что собираюсь сделать.
Но объяснить он не успел. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Томпсон-Пратт. Он довольно небрежно кивнул Гаргрейву, однако при виде меня расплылся в улыбке.
— Привет, старина! Как жизнь? Слышал, ты сдал на магистра. Надолго останешься?
