— Это провокация, — сказал Дэйвид упавшим голосом. — Я протестую…
— Против чего? Я приглашаю вас выпить чашку кофе… Только лишь… Разговор пойдет на людях, секретов особых нет… Хотя вы можете попросить меня перенести разговор в другое место, без свидетелей, — чтобы у вас не было неприятностей в Нью-Йорке… Это только кажется, что Двадцать третья улица и ресторан «Эль Кихоте» далеко от Шереметьева…
Дэйвид дрогнул:
— Откуда вы зна… Хорошо, я не против, давайте выпьем кофе, но я не понимаю, в чем дело? Меня люди ждут…
— Если хорошие люди — подождут.
Костенко подвел Дейвида к пустому столику, рассеянно кивнул на стул, отошел к стойке бара. Шумная группа туристов, вылетающая «по трассе дружбы Москва — Берлин», толпилась возле бара. Судя по одежде, туристы из провинции, цвет пиджаков и брюк удручающе коричнево-черен. Когда ж мы оденем по-людски несчастных, чтобы в нас не тыкали пальцами? Где совесть у тех, кто обязан думать о престиже страны? встречают-то по одежке, не по чему еще…
Заказав кофе, бутерброды с колбасой и две рюмки водки, Костенко терпеливо ждал, пока все это поставят на поднос; не оборачивался, был убежден, что Дэйвид ждет его, готовясь к разговору, лихорадочно просчитывает варианты ответов, а вопросов-то может быть уйма, есть чем интересоваться; это хорошо, что он сейчас бьется жопой об асфальт, пусть себе, василек…
Костенко расплатился с неохватной буфетчицей (бедненькие, со страху ведь толстеют, норовят сразу же утолить вековечный голод, наесться от пуза, боятся, что завтра отнимут место, закроют бар, запретят торговлю, у нас всего можно ждать); повернулся, увидел Дэйвида, который стремительно и жадно, как урка перед допросом, затягивался «Кэмэлом» без фильтра, ободряюще кивнул ему и снова сразу же — высверком, грохотом — увидел лицо генерала Строилова, когда тот медленно, рушаще, словно старая сосна, падал на пол в прихожей…
Медленно опустившись рядом с Дэйвидом, полковник потер веки. Снова появилось лицо Строилова — близкое, прекрасное, живое.
Достав «воки-токи», Костенко вызвал «девятого».
— Слушайте-ка, свяжитесь с нашими, пусть выяснят, где тело генерала… И объясните сыну — это надо сделать архитактично, — что необходимо отправить покойника в морг… Для вскрытия… Меня интересует лобная часть, особенно правый висок… Если там набухла гематома от удара, значит, он не умер, а его убили…
Спрятав «воки-токи», Костенко поднял наконец глаза на Дэйвида. Тот сжимал окурок, не чувствуя, видимо, боли, хотя тлеющий огонек явственно жег кожу.
— Погасите, — сказал Костенко. — Пальцы будут болеть…
— Что? Ах да, спасибо… Вы меня ошеломили, — товарищ Костенко… Эта встреча… Смерть… Я в полнейшей растерянности… Столько лет прошло, отвык от всего этого…
— Со времени нашей последней встречи прошло двенадцать дней, мистер…
— Вы что-то путаете… Я же помню, когда мы встречались… Это восемьдесят первый год… Вскоре после трагедии с Зоечкой…
— Вы же тогда отрицали свое знакомство с Федоровой… Почему теперь — «Зоечка»?
— Она для всего советского народа была и останется «Зоечкой», ее свято хранят в памяти…
— Не паясничайте… А то зачитаю показания, которые дал на вас Борис Иванович Буряца… Помните такого?
— Что-то слыхал, — ответил Дэйвид. В глазах его наконец появился ужас, пульсирующе расширявший зрачки.
— Ну-ну… Значит, вы меня — с тех пор, как нам довелось беседовать на Петровке, — не видели?
— Откуда, товарищ Костенко?!
— Подумайте еще раз… Вы могли меня видеть совершенно случайно, кто-то сказал на улице, вот, мол, мусор, который знает про дело «Зоечки» то, чего не знаем мы… Такого не могло быть?
— Вы как-то странно ставите вопрос…
— Разве это преступно — увидеть человека на улице?
— Я многих видал на улицах! Знаете Ирочку? Из Моссовета?
— Не юродствуйте… Мне трудно говорить с вами, Давыдов… Случилась беда, понимаете? Убили того человека, которого пытал Эмиль…
— Какой Эмиль? — Дэйвид втянул голову в плечи. — О чем вы?
— О Хренкове-Айзенберге… А теперь можете идти в город… Но имейте в виду: вы больше не нужны автору манускриптов о Зое Федоровой и структуре нашей мафии… У него на руках заграничный паспорт… Он уезжает… Ясно? Есть человеческое понятие — «не нужен»… Номер в отеле не нужен… Костюм… Контракт… Бриллиантовый кулон не нужен… А есть — волчье… Так вот, волчье «не нужен» означает лишь одно: смерть…