— Полагаю, вода холодная?
— Нисколько. Мне даже не хотелось вылезать, но ведь нельзя провести всю жизнь в лесной заводи. Дойл оставил мне прекрасное мыло. Из чего оно сделано? Лаванда?
— Не знаю. Он где-то украл его.
— Конечно. Глупый вопрос.
Анник опять выпила кофе. Казалось странным вот так сидеть рядом с Греем и разговаривать о бытовых делах, как старые друзья. Она этого не ожидала.
— Вам нравилось жить у цыган?
— Да. Может, я была юной. Не знаю. Но среди них я чувствовала себя абсолютно счастливой. Я просыпалась в таком лесу, как этот, или в полях, впереди был целый день и никакой работы. Все делается как бы само собой. Отвести лошадей к реке, собрать хворост для костра, найти еду в лесах и полях. Или танцуя в городе. Я не такая уж хорошая танцовщица, как вам рассказывала. Зато, Грей… вы даже представить себе не можете, как я жонглировала. — Пауза.
— Думаю, вы это умеете делать очень хорошо.
— Дойл расскажет вам о моем жонглировании. Я уверена, он знает всю историю моей жизни. Я была несравненной. А еще лучше я бросаю ножи. Я даже сейчас, не видя, могу попасть в маленькую птицу на этом дереве. Не знаю, как ее называют по-французски. У цыган для нее другое название.
— Это вьюрок, Анник.
— Да, теперь буду знать. Даже сейчас подходящим ножом я могла бы попасть в эту птицу один раз из десяти. Если б мне хотелось поесть вьюрков. Нужно быть очень голодной, чтобы есть вьюрков.
— Тебе не нравится кофе, мисс? — спросил Дойл. — Наверное, я сделал его слишком крепким.
— Нет-нет. — Она выпила остаток кофе до гущи и позволила забрать у нее чашку.
— Не знаю, может, я и сам начну пить кофе вместо чая, если мне придется часто приезжать сюда. Ты собираешься научиться в Англии пить чай, мисс?
— Я и сейчас иногда пью чай, когда желудок со мной не спорит.
— Так-то лучше. Вам уже надоело говорить, что вы не собираетесь в Англию, — сказал Грей.
— Если вы, месье, воображаете, что я говорю и думаю одно и то же, значит, вы очень глупы, в чем я сомневаюсь. — Анник снова прислонилась к дереву.
Эйдриан беспокойно заворочался, и Грей подошел к нему. Она вынуждена была слушать очередную скучнейшую проповедь насчет сна. Однако, как ни странно, пока он бубнил, Эйдриан настолько успокоился, что можно было делать операцию. Позже она обязательно спросит Грея о том, как он это делает. Позже, когда не будет такой уставшей. К ее досаде, он продолжал говорить, а ей хотелось расслабиться и отдохнуть. Но через какое-то время его голос стал привлекать ее внимание не больше, чем жужжание пчел.
Днем на поляне было тепло. Дойл ходил взад-вперед, убирая посуду или подбрасывая топливо в костер. Фыркали привязанные лошади. Все запахи, все звуки были такими, какими и должны быть.
Когда она была юной и одевалась мальчиком, чтобы следовать за армией, иногда приходил Вобан. Они садились в поле или в лесу вроде этого и разжигали маленький костер. Он приносил, если мог, еду, поскольку она всегда была голодной. Она ела и докладывала ему обо всем, что видела, а Вобан хвалил ее и отдавал приказы. На час или два она чувствовала себя в безопасности. Вобан защитил бы ее ценой своей жизни.
Иногда приходил Сулье, элегантный даже в лохмотьях или солдатской форме. Он тайно привозил ей из Парижа конфеты, причем с такой осторожностью, словно это были секретные документы. Он смешил ее. И всегда мог дать ей хороший совет. Большего хитреца, чем Сулье, она не встречала.
Теперь он в Лондоне, стал начальником всех французских шпионов в Англии. Он играл роль открытого агента. Все знают, что он работает на тайную полицию, и никто его не трогает. По давнему соглашению (кто знает, насколько давнему?) в каждой столице должен быть открытый агент. В конце концов, ведь нужен же хотя бы один человек, к которому могли прийти британцы, чтобы заплатить выкуп за матросов или агентов, попавших в руки французов, или передать совершенно секретное и личное послание от правительства к правительству. Сулье, видимо, нравилась такая работа, он любил политические игры. Ему нравилось рисоваться под носом военной разведки, когда они не могли его тронуть.
