— Она умерла, Тима? — робко спросил Ванюшка.
— Не умерла, а разбилась.
— Все равно жалко, что умерла.
— Ты, Ванюшка, не возись там, — посоветовал малышу Юля, — развалишь кучу.
Ванюшка замер, боясь шелохнуться.
— И вот Можайский поднял чайку, посмотрел на крылья и подумал: «А почему человек не может иметь такие крылья и летать?» Решил он тогда же построить летательный аппарат. Возвратился Можайский из Японии и стал изучать строение птиц: хотел узнать точно, почему они летают. Узнал он это и за чертежи сел…
Павка, свесившись с полатей, с благоговением смотрел на своего командира. Когда Тима упомянул про птиц, Павка не замедлил вставить и свое слово:
— Голубей он тоже изучал. Это я по себе знаю. Когда я на них смотрю, хочется взлететь высоко-высоко. Чтоб, как о горы Крутой, все видно было. Можайский, наверное, почтарей гонял.
Сильный порыв ветра захлопнул дверь. Она ударилась о косяк, отошла, снова ударилась и замерла, словно приклеилась.
Стало темно, как ночью. Лица слушателей растворились в тени, по железной крыше барабанил дождь, в клетке тревожились голуби. Голос Тимы звучал по-прежнему взволнованно, страстно.
— Вася, открой дверь, — попросил Юля. — Темно у нас очень.
Вася толкнул дверь. Лужи на дворе превратились в озера, а капли падали и падали. На поверхности луж вскакивали прозрачные пузырьки.
По небу над лагерем вереницей неслись на север низкие, темные облака. Задевая о крыши, трубы и антенны, они рвались на клочья и мчались дальше, растрепанные, косматые, очень похожие на огромные тюки закопченной ваты.
— Тучки небесные, вечные странники… — задумчиво вполголоса продекламировал кто-то.
— Это не тучки, а настоящие тучищи, — критически заметил Коля.
Струя свежего влажного воздуха ворвалась в сарайчик, и в нем сразу запахло тополевыми листьями, цветами. На высоком пороге появилась пестрая курица. Она склонила голову набок, из-под висячего красного гребня взглянула на ребят желтыми бусинками глаз. «Ко-ко-ко-ко-о! Хорошо здесь!» Она соскочила с порога и принялась клевать зерна, рассыпанные у Васиных ног.
— А все голуби! — сказал Павка с полатей. — Голуби помогли Можайскому. Летчик Нестеров тоже от голубей научился мертвую петлю делать. Он за «турманами» наблюдал. Мне об этом один летчик-истребитель рассказывал.
Разговор незаметно перешел на голубей. Павка свесил с полатей ноги в желтых сандалиях и, размахивая короткими руками, стал доказывать, что все открытия в области авиации сделаны благодаря голубям. Юля поддерживал друга. Тима молчал. Вася и Володя отстаивали свою точку зрения.
— Голуби — птицы, — говорил Вася. — Они человеку служили как наглядное пособие, как в школе у нас. А остальное сделал человек. Он додумался.
— А если бы не голуби — не додумался бы! — кипятился Павка. — И я скажу, что из вас летчиков не выйдет. Не любите вы птиц. Володька в моряки идет, а ты в строители думаешь. Какие из вас летчики! Правильно Колька говорил насчет ракеты. В летчиках у вас голова закружится! А голуби…
Павка проворно втянул ноги на полати, вскочил на коленки и скрылся. Через секунду он протянул Васе узкую полосу фанеры. Все так и ахнули. На одном краю листа был нарисован голубь. Нарисован мастерски. Стремительно мчался он среди облаков, беспорядочно разбросанных по небу невозможно синего цвета. Под голубем разрывы зенитных снарядов, над ним — звено истребителей.
Картину украшал девиз: «Летать, только летать!»
— Красиво! — кивнул головой Володя. — Но ты, Павлик, не забывай, что Можайский был моряком, а изобрел самолет. Отец и сын Черепановы были простыми мастеровыми на демидовских заводах в Нижнем Тагиле, а изобрели первый в мире паровоз, железную дорогу.
— То Можайский и Черепановы, а то какой-то Сохатов, — вставил Юля.
— И я могу вполне стать изобретателем!
— Смотрите, какой Можайский выискался, — засмеялся Юля, — Нет, Володька, «рожденный ползать, летать не может!»
Володя, до сих пор говоривший спокойно, вспылил. От его сутулости не осталось и следа. Близорукие глаза сощурились грозно. Грудь часто вздымалась. Поправляя на голове белую повязку, он шагнул к полатям и резко спросил:
