— Та-ак… — прищурилась я. — Она это место при жизни любила? Или, возможно, наоборот?
— Ни то и не другое, — отрезал князь.
— Не поняла?
— Я пристроил ее к основному зданию пять лет тому назад, уже после ее смерти. Хотя, Малинка любила цветы. А сейчас вот… — потупил он очи в паркет. — Там растения, собранные со всего континента и есть даже экземпляры совсем экзотические с экваториального архипелага. Я создавал атмосферу по крупицам, весьма увлеченно. И оформлял их, можно сказать, в естественную среду обитания, используя в качестве этого местных идолов, статуи, глиняные сосуды. А теперь вот… Первым делом, как только все началось, я, конечно, пригласил нашего Архиепископа. Но, он отказался освящать оранжерею.
— Почему?
— Как раз из-за… «естественной среды», — буркнул князь.
— Языческих идолов?
— Да, госпожа Вешковская. Идолов. Но, убирать их, не нарушив сами растения, теперь не представляется возможным. Там все так густо переплелось, — глянул он на меня.
— Я поняла, Ваша светлость. Теперь вы мне скажите: чего хотите от меня? Поговорить с усопшей дочерью или просто, чтобы она ушла?
— Я?.. — растерянно выдохнул тот. — Чего я хочу?.. О-ох… Пусть уйдет… с миром.
— Ага… И у меня еще один вопрос: могу я осмотреть весь ваш… дом?
— Да. Конечно.
— Спасибо, — вставая с места, еще раз внимательно глянула я на высокородного отца крайне странного местного призрака…
Странности продолжались…
Сапожник из маленького городка на юге Бередни очень любил свое ремесло. И с ночи до утра долбил молотком по обувной деревянной колодке. Пожилая дама из здешней столицы раз в год возлагала цветы на могилу любимого мужа. Затем звучно рыдала на зависть неискренне скорбящим посетителям кладбища. Маленький мальчик из деревни в северном предгорье до того не переносил склок родни, что, стоило лишь одному поднять голос, стучал в смежную стену избы. Что между всеми ними общего? Они — обычные призраки. Каждый со своей миссией, «неуважительно» оборванной мною в разное время. Давно классифицированной и понятной миссией. Что же касается данного потустороннего «гостя»…
— Княжна Малинка сама ухаживала за ними? — оторвала я сосредоточенный взгляд от подоконника.
Худощавая экономка, стоящая рядом, скосилась туда же — в тонкий бледно-коричневый круг на доске. Один из трех, имеющихся в наличии:
— Близко к своим сокровищам не подпускала. Его светлость их из Тинарры привезли еще ростками. А потом тут такое выросло, прости Господи.
— Понятно, — и как знакомо. Со своей-то «доморощенной садовницей». — А теперь они где?
— Кто?
— Горшки с цветами, что стояли здесь, на подоконнике в ее комнате?
— А-а. Так Его светлость приказали их забрать. Давно уж. Пять лет тому как.
— И куда?
— В свою оранжерею. Куда ж еще-то?
— Ага-а.
— Я могу идти, госпожа? Вы ведь все помещения уже осмотрели?
— Нет. Она и осталась — оранжерея.
Лицо экономки вытянулось и вмиг побледнело:
— Хо-рошо. Вас туда… проводить?
— Чуть позже, — глянула я на закатное небо за окном. И, немного подумав, добавила. — Но, если вы мне кое-что проясните прямо ЗДЕСЬ, ваше личное присутствие ТАМ будет… не обязательно.
— Что вы хотите знать? — живо поинтересовались у меня.
— Самую малость. Вы ведь давно тут на службе?
— Да.
— И усопшую княжну знали хорошо?
— С трех лет, госпожа.
— Ага… Меня интересует период перед самой ее болезнью. Вы его помните?
— Естественно, — хмыкнула женщина и неожиданно смутилась.
Я в ответ… передернула плечами:
— И много было с ней… «странностей»?
— «Стран…» — мельком зыркнула та на дверь. — «Странностей» — не то слово. Вся тогдашняя весна была — одна сплошная «странность».
— И в чем она выражалась?
— А в чем?.. Днями — все как обычно. Его светлость — в трудах, княжна — в рукодельях и чтении. А ночами…
— Что было ночами?
— У нас в то время горничная одна служила. Та еще, блудованка, прости Господи за словцо, так даже она краснела под этой дверью. От охов и стонов за ней. И так — почти каждый Божий день. Точнее, ночь.
— Да неужели? — прищурилась я на настенный девичий портрет. — И кто сей «ночной гость»? Ведь должны же были его засечь после таких… звуковых эффектов?
