Ну что ж, друзья давно считают меня экстравагантной особой, я к этому уже привыкла.
– Господа, мне удалось кое-что найти в оранжерее, – сообщила я, интригуя хозяйку дома и Валентина.
– Неужели клад? – воскликнула Аня.
Я, не давая ей возможности углубиться в подробности – ведь Салтыкову о дедовских сокровищах пока неизвестно, а само по себе слово «клад» звучит в таком контексте вполне невинно, – продолжила:
– Представь себе, да. Но только ценности особой он не представляет. Кто-то, может быть, садовник, работавший в оранжерее, зарыл некогда на черный день свои копеечные сбережения. Копеечные в прямом смысле – одна медная мелочь. Если хочешь, Анюта, отправь потом прислугу собрать медяки, они так кучкой в оранжерее валяются. У меня на это уже сил нет.
– Ты права, наверное, это сбережения садовника, – подтвердила Аня. – Няня говорила, что одного из садовников когда-то, еще при бабушке, подозревали в том, что он потихоньку отправляет на базар фрукты и цветы из хозяйской оранжереи. Вот он, видно, свои накопления и припрятал от греха.
– Надо же, сколько занятных тайн хранят старые усадьбы! – заметил Салтыков, похоже, переставший удивляться, что я провожу свой досуг в поисках кладов…
Анна и штабс-капитан нашли фонарь и отправились любопытства ради посмотреть на найденное мной «сокровище», а я, прихватив большой кувшин с горячей водой, уединилась в своей спальне, чтобы вдоволь поплескаться в тазу.
Боже, вспоминая здесь, среди диких лесов, мою московскую ванну со сверкающими медными кранами, из которых льется сколько душе угодно горячей воды, я могу заболеть жесточайшей ностальгией и буду бродить по усадьбе, уныло повторяя, как чеховские три сестры: «В Москву! В Москву!».
Впрочем, я всегда гордилась своим снисходительно-философским отношением к проблемам бытия… У незабвенных сестриц-неврастеничек был, помнится, еще один идефикс: «Работать! Работать!», а с этим у меня как раз все в порядке как никогда. Все силы кладу на трудовом поприще!
Ужин я решила проигнорировать. Голова все еще болела от удара, а это никак не способствует аппетиту.
Намазав кремом натруженные лопатой руки, я забралась под одеяло и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь веселом. После такого денька, как выпал мне сегодня, человеку обязательно нужны приятные эмоции, даже если придется вызвать их искусственно.
Жаль, что у меня с собой нет ни одного заграничного roman policier или хотя бы отечественного криминального романчика – в отличие от кровавых драм Шекспира те же самые смертоубийственные сюжеты в детективной литературе вселяют большой оптимизм. Представляю, какую конфетку сделал бы из «Макбета» Артур Конан Дойл…
Увы, за неимением легкого чтива пришлось сосредоточиться на собственных приятных воспоминаниях – вечерний час как раз располагал к некоторой мечтательности.
Убаюканная своими мыслями, я почти погрузилась в дрему, когда меня разбудил странный звук, напоминавший стук копыт по дороге.
За окном уже совсем стемнело, лунные квадраты расчерчивали комнату словно бы для игры в «классы», и время для верховых прогулок было, судя по всему, совершенно неподходящее. Скакать в темноте по заросшим тропинкам усадебного парка под силу только очень хорошему наезднику.
К тому же, насколько мне известно, в имении была лишь та древняя кляча, на которой мы с Анютой с шиком подкатывали к гиреевскому крыльцу, но это несчастное животное ни одному, даже очень хорошему, наезднику при всем желании не удалось бы заставить скакать галопом, да так, чтобы из-под копыт летели искры, а цокот раскатывался по всей округе.
До предела заинтригованная, я встала, подошла к окну и даже распахнула створки, презрев опасение, что комары расценят мои действия как гостеприимное приглашение к позднему ужину.
Со стороны парка, из глухих зарослей, к дому направлялся всадник, которого пока нелегко было рассмотреть за деревьями и кустами. Но темная тень несущегося во весь опор верхового, мелькая за ветвями, все приближалась и приближалась. А там, где проносился всадник, между ветвей струился какой-то странный, неземной свет… Картина была прямо-таки апокалипсической. «И ад следовал за ним»…
