Надо отметить, что Натали иногда перечитывала письма из-за девичьего любопытства, скорее, чтобы понять, что в нем Пушкине такого, что ему пишут такие люди, приближенные Двора, чтобы потом соответствовать, прежде – всего, в его глазах.
Правда, она читала иногда при прислуге, насмехаясь, чтобы как-то предстать в их глазах на йоту выше неких людей, что намного выше ее, да и Пушкина по рангу. Ему тогда на ум не пало, то, что в его доме соглядатаи, лично, Бенкендорфа, полиции, не говоря уже Царя.
Кажется, что Двор жил тем, что происходило в семье Пушкина. Казалось бы, он и так откровенен пред всеми, ничего не скрывает, так нет, все подсматривают в замочную скважину его спальни. Он не замечал того, что Натали старалась выглядеть на фоне Двора ярким пятном, только во благо его творчества, но всё происходило наоборот, так как со стороны его сарказм в адрес всех, в том числе и в ее адрес, делало его неудачником. Он терялся в серой массе бездарности, это было на руку недругам. Жену жалели, делая его и ее, еще слабее в любимых глазах.
Чтобы как-то выстоять пред всеми, для кого Он, Пушкин, был выскочка, так как был не таким, как они, обыватели Двора, она становилась, не управляемой, дерзкой, заставляла мужа ответить на вызов со стороны бездарности. Ей казалось, что и ее вызов сделает его сильнее, ведь он на самом деле лучший – гений. Именно таким она видела его. На ее нравоучения Пушкин, не обращал внимания, отмахиваясь от неё, как от назойливой мухи. Что жужжит на ухо, поучая, как ему, взрослому мужчине, жить. Порой, срываясь, сетовал на их женитьбу, называя жену то ведьмой, то колдуньей, говоря, что та сводит его с ума. Что она с тёткой тамбовской его присушила, что, дескать, там, на ворожбе все из покон веков помешаны.
В слезах признавался, что не о такой жизни с ней мечтал. Думал, что нашел ту, без которой свет был сер и убог. Так нет! Все бабы одним миром мазаны! Срываясь, кричал: «Только деньги и нужны! Бессердечная!» На что, она реагировало однозначно – брала детей и съезжала в деревню к тятеньке.
В разлуке, он засыпал ее письмами, божился, что лучше нее никого нет, что глуп, как никто.
И это все от большой любви к ней. Она, перечитывая его письма, в слезах собирала детей и просила тятеньку отвести к нему. На что получала оплеуху и запрет выходить за околицу, говоря, что пусть сам приедет по мои очи, я ему пострелу писанному задам на орехи.
Пушкин, как ни в чем не бывало, наезжал с подарками, одаривал всех в доме с ног до головы, пил с тестем, обещал озолотить Натали и с легким сердцем увозил назад в Петербург. Тесть тоже одаривал всем, чем был богат. Этого хватало на некоторое время. И в этот отрезок времени Натали была счастлива и любима. Это замечалось и Двором. К ней были обращены взгляды всех, кто отмечал хорошеньких в их скучном саду. Она была одной из фавориток при Дворе, к ней благоволил царь.
Это и радовало и злило Пушкина, так как был ее неотъемлемой тенью. Он ретировался своим острым пером, заставляя обратить внимание на себя, как на нового классика.
Двор заострял внимание на этой странной паре, которая заставляла держать их внимание в напряжении, на острие. Остроту впечатления добавлял его, Пушкина, мужской эгоизм, в признание его, как лидера.
Он терял себя в своем домострое, заставляя Натали, быть ниже него в глазах других, ведь у него было всё – профессионализм, опыт, а она обыкновенная девчонка. Это было смехотворно, хотя все при Дворе, все-таки, подыгрывали им в приобретении абсолютного лидерства между мужем и женой. У Пушкина были неотъемлемые козыри – поэзия. Этим он всегда брал верх.
Натали терпела, скрепя сердцем, отдавала должное гению, но не мужу. Она была его собственностью, которую он держал в руках, боясь отдать кому-либо. Но это не было любовью из ее мечты, скорее это было, ворованным счастьем для них обоих, которым неумело пользовались, не было участия, взаимопонимания, а только долг пред Царем и Отечеством. Им двоим, хотелось выглядеть счастливыми перед другими, тогда как наедине, искали причины, чтобы поссориться. Не был найден компромисс в их отношениях. Накапливались двусторонние обиды, отсутствие взаимопонимания, рушило то, что с трудом созидалось, делало их единым, как мужа и жену. Они играли в семейную жизнь, которую, рисовал их воспаленный мозг. У каждого было свое видение.
