В общем, скитался Алай около месяца — а сами понимаете, каково скитаться зимой, да ещё мальчишке, с которым доселе большей беды не приключалось, кроме как в школе урока не ответить. Забредал он на постоялые дворы — так ведь чтобы покормили, надо поработать, а ничего он не умеет. И милостыньку тоже просить не умеет. Полушубок прохудился, рукавицы потерялись. Совсем Алаю плохо пришлось. Но как-то добрёл он до городка Тмаа-Гиарлу, в пяти днях конного пути от столицы. И там улыбнулась ему судьба — ткнулся он в поисках тепла да хлеба к местному аптекарю. И надо же так получиться, что аптекарем там оказался бывший слуга господина Алаглани! Из тех, кого тот снабжает деньгами и письмами да отправляет к знакомым своим. Этот парень, Таумилахи, тогда уже три года как в городке жил, получил он письмо рекомендательное к тамошнему аптекарю, тот взял его в подмастерья, и очень скоро Таумилахи женился на его дочке. А старый аптекарь помер, волчьим огнём от одного больного заразившись, и зять унаследовал его дело. Ну а сердце у парня доброе, жизнь его тоже тяжкой до службы у господина Алаглани была. В общем, приютил он Алая, а как выпала оказия в столицу поехать за товаром — взял с собой Алая, привёз к господину Алаглани и упросил взять пацана в услужение.
Понимаете, что выходит? По закону Алай — беглый каторжник, и ежели кто опознает его, то получит награду в десять огримов! А Алая отправят на кол. И укрывая его, господин Алаглани тоже преступление совершает! За которое, как знаете, положено его лишить всего состояния и всякого звания, бить кнутом. Ну и на каторгу, само собой. Новый Порядок не шутит.
Потому-то Алай и носа за ворота показать не может. Потому-то и не хотел ничего о себе рассказывать — правда слишком опасна, а врать так и не обучился. Мне доверился, потому что, как сказал он, «только честный и благородный человек способен взять на себя чужое страдание». Я, конечно, не стал его разубеждать.
А к тому же далее так повернулось, что дружба с Алаем очень оказалась для дела полезной…
Ну, теперь про остальных. Тоже кое-что разнюхать удалось. Начну с Хайтару — тут ведь, с одной стороны глянуть, просто было. Парень он недалёкий, таиться и хитрить не умеет. А с другой стороны, была и сложность. Уж больно он неразговорчив — вернее, мысль его и язык друг с другом плохо ладят. Десять раз нужно переспросить, прежде чем поймёшь, о чём он. А десять раз переспрашивать как раз и нельзя — будет видно, что выпытываю.
В общем, оказался он моим ровесником, пятнадцатый год ему на то лето пошёл, а родом он из Западного удела, крепостным человеком дворянина Дисиная-тмаа был. Господин его не шибко богат и знатен — всего-то тремя небольшими деревеньками владел. Родители Хайтару обычными землепашцами были, а самого его ещё лет шести продали в вечные холопы господину своему. Ну прямо как у Халти история, тоже младшеньких кормить было нечем, неурожай, такие дела. Только Хайтару, в отличие от Халти, не сбёг никуда. Ума ему для этого не хватило бы и воли. Да и слишком уж мал он тогда был.
Не сбёг — и оттого хлебнул горя выше меры. Господин-то Дисинай-тмаа безумцем оказался. Как на гайтанской войне получил дубинкой по черепу, так и началось. Гайтанская война, как вы знаете, тридцать лет назад была, и вот тогда он, капитан копейщиков, получил увольнение от службы и вернулся в поместье своё. Целый год болел, едва с постели вставал, а после привели к нему какого-то знахаря, и тот господина на ноги поднял. Только лучше бы он того не делал, потому что хоть и вернулось к Дисинаю-тмаа телесное здоровье, но зато исчезло душевное. Проклюнулся в нём зверь беспощадный, жестокий. Я так смекаю, почтенные братья, не обошлось тут без тёмных чар, и знахарь тот… сами, в общем, понимаете. В общем, проморгал его тамошний Надзор. Короче, по-всякому господин Дисинай-тмаа над холопами своими измывался. Ладно, если бы только порол… так он и пытал, подвал особый на сие дело в доме его имелся, и всё там он завёл, что полагается — и дыбу, и жаровню, и «весёлую лестницу», и «крысий стульчик». Мало, однако ж, пыток… он и иное над холопами своими учинял, о чём, почтенные братья, и говорить не следовало бы.
