Но думавшие так о простоте послушника Павла евреи ошибались, ибо я, Мартын Бросций, каноник капитула св. Флориана, много лет знал этого человека и утверждаю, что ни один из семи смертных грехов не был чужд ему. Он был пьяница, мошенник и лгун, и я давно собирался известить об этом отцов кармелитов, доверчиво посылавших его собирать милостыню и полагавших, что с его толстых губ срывались только одни молитвы. Но к делу это не относится, ибо чудо, происшедшее с этим нечестивцем, не перестает быть чудом.
В пятую седмицу, перед праздником св. Лаврентия мученика, в самый полдень, евреи заманили Павла ласковыми словами в кривые и грязные улицы своего квартала. Здесь, отобрав у него все деньги и сорвав с него ветхую монашескую разорванную рясу, жестокие палачи уложили его на приготовленное для того заранее ложе. Скорбным голосом стал умолять несчастный монах о сохранении жизни. Злодеи же смеялись… Господи, внемли старческому шепоту и словам моим, падающим на сухой пергамент: накажи их, накажи тех, кто избег суда человеческого, дабы знали об этом грядущие века и дабы верные католики не отчаивались… Забыв страх Божий и презирая существующие законы, жиды совершили злодейство, при мысли о котором страшится ум, цепенеют статуты, а святое правосудие требует жесточайшего возмездия. Они разрубили монаха на 22 части, отделив сначала ноги, руки, голову, а затем рассекли туловище на 17 частей с таким искусством, которое явно изобличало их глубокое знакомство с анатомией. И в то время, как Мордухай оскверненными устами своими бормотал какой-то чародейский стих, ему одному понятный, остальные злодеи, вынув грешное сердце монаха, с жадностью стали лизать его. Части же тела, отделенные друг от друга, были положены на решето, через которое просачивалась кровь, упадавшая в три подставленные под решето сосуда. Так рассказывал сам потерпевший.
Но не хватило бы у меня сил описывать все это ужасное преступление, если бы я не знал, что в дальнейшем Творец положил предел зверству евреев: Всевидящим оком Своим заметил Господь злое дело и, хотя послушник был недостаточно благочестив для общения с небом, Творец в Своей благости пожалел несчастного и внушил ему мысль вспомнить «Песнь папы Урбана», столь помогающую в невзгодах.
Монах бледными, обескровленными губами прошептал три первых слова этой прекрасной молитвы, — и совершилось чудо. Части тела, с соизволения Божия, мгновенно соединились, и послушник ожил. Как некогда Лазарь, он, к ужасу злодеев, встал со своего ложа и спокойно направился к обители отцов-кармелитов, не испытывая никакой боли и не ощущая ни малейших повреждений на своем обескровленном теле.
Поистине, это было великое чудо, и я счел своим долгом запечатлеть его для будущих времен, как это в свое время делали Метафраст, Адона и Усуард.
Записав этот случай, я мог бы им и закончить свой поучительный рассказ, свидетельствующий о Промысле Божием, и если я продолжаю, то к тому меня побуждает доброе желание полностью удовлетворить справедливый гнев верующих сообщением о том, какую кару понесли злодеи.
Согласно статутам и коронным законам, генерал кармелитского ордена заявил обо всем этом господину Инстигатору Светлейшего Трибунала; послушник же Павел протестацию свою дважды подтвердил присягою. В силу сего декретом ясновельможных господ депутатов люблинского Коронного Трибунала предписано было произвести следствие.
Не стану говорить о том, что беспокойное и столь упорное в своих заблуждениях еврейское племя всячески старалось доказать, ссылаясь на действительно имевшийся закон, что дело это не подлежит ведению высокого Трибунала. Ясновельможный суд, в том числе и я, признал, что это нечеловеческое дело подсудно именно Трибуналу, uti supremo Judicio, и что только нам надлежит установить справедливую кару для злодеев.
Тревогою и ужасом были объяты презренные, а больше всех трепетал среди них Мордухай и другие призванные в суд вместе с ним.
Тогда обвиняемые как лично, так и через своих поверенных, — докторов медицины и уполномоченного от их синагоги, называемого попросту школьником, — ссылались на то, что еще король Сигизмунд Август пожаловал им привилегию и льготные грамоты, в которых было сказано: «Обвиняющий жида должен подтвердить свои слова четырьмя ни в чем незаподозренными христианами и тремя такими же жидами». И так как монах не мог представить таких свидетелей, то злодеи просили оправдать их.
