— Ну и поэтому? — подхватил отец и выжидающе посмотрел на сына.
— Поэтому… — немного смутившись, продолжал гимназист, очевидно, предполагавший иначе направить свой монолог. — Поэтому я решил оставить гимназию.
— Это я уже слышал! — резко прервал его профессор. — Но что же ты намерен делать?
Юноша проглотил нервную судорогу в горле и сказал:
— Я не могу говорить, когда ты меня перебиваешь. Я… то есть я хотел сказать, что к такому положению… ненормальному положению… привела вся ваша система.
— Наша система? — переспросил отец и беспомощно оглянулся, точно ища свидетелей только что прозвучавшей нелепости.
— Да, ваша система! — упрямо подтвердил сын. — Твой отец и отцы твоих сверстников заботились о будущем своих детей, и тебе не трудно было жить. А твое поколение — думало только о себе, проиграло войну и усложнило жизнь. Ты, будучи в гимназии, заранее мог знать, что поступишь в университет, а по окончании его получишь кафедру и женишься на девушке с приданым. Вопрос был только во времени. Я же своего места на земле не предвижу. Германия обеднела. Германия задыхается от избытка специалистов. На каждую освобождающуюся должность имеются тысячи претендентов. Успеха могут добиться только наиболее выдающиеся, наиболее изобретательные, может быть, даже гениальные. Между тем, я к таким не принадлежу. А жить, то есть, я хотел сказать, пользоваться жизнью я хочу так же, как и другие.
— Поэтому..? — снова отрезал отец, на этот раз нервничая.
— Поэтому… я…
Сын опустил голову, покусал нижнюю губу и, набрав воздуха в легкие, сказал:
— Поэтому я — да и многие мои товарищи, — тоже решили, что прежде всего надо изменить всю систему. Вы усложнили жизнь. Надо ее упростить. Надо начать все сначала. Надо внести справедливость.
— Коммунизм? — яростно закричал отец.
— К черту коммунизм! — с мрачным восторгом возразил сын. — Никакого коммунизма. Просто надо уничтожить всех паразитов, всех посредников, не создающих никаких ценностей, всех сентиментальных гуманистов. Ты меня извини, но я знаю, над чем ты сейчас работаешь. Эта история черепов не только никому не нужна, но еще и вредна. Потому что твоя работа проповедует пацифизм. А пацифизм ослабляет Германию.
— Ты осел! — закричал отец. — И притом осел, которого мало били!
— Обожди. Выслушай меня до конца. Да, да, прежде всего надо поднять Германию, которую вы позволили унизить. А для этого надо сначала поднять ее дух. А дух можно поднять только сознанием, что германская раса — это первая раса на земле. И поэтому долой всякое смирение, покорность и все то, что к этому приводит, то есть, главным образом, христианство!
— Как? Христианство? — в ужасе переспросил отец, и на лице его застыло омерзение.
— Да, да, христианство. Потому что это религия слабосильных, религия тех, кто ощущает свое ничтожество. Религия, нужная тем, кто не может рассчитывать на свои кулаки и поэтому пытается воздействовать на врага путем взывания к его совести. Это — духовная джиу-джицу, сила слабых, и недаром придумали христианство ничтожные, трусливые евреи. Древнему германцу не нужна была эта лукавая джиу-джицу. Когда перед ним находился враг, он просто ударял его топором по голове. Но прибегал монах, хватал его за руку и лицемерно показывал на небо. Да, да, христианство расслабляет. Христианство отнимает волю, убивает чувство чести. Поэтому — долой христианство!
Старый профессор вскочил, бешено замотал головой и задыхающимся, астматическим голосом закричал:
— Вон из моего дома! Я не желаю иметь такого сына. Вон!
* * *
Немного отдышавшись, старик снова сел за письменный стол и, дрожащими руками раскрыв наудачу том «Германских древностей» Авентина, натолкнулся на следующее место:
«Черепа убиваемых в сражении неприятельских предводителей и знати они (германское племя лангобардов) украшали оправой и давали пить из них вино в праздничные дни тем, кто убил в открытом бою своего врага».
Сделав эту выписку, он прибавил к ней еще одну, найденную им сегодня в университетской библиотеке:
«Павел Диакон в своих „Деяниях лангобардов“ рассказывает, что он сам видел ту знаменитую чашу, из которой король Албоин (умер в 574 г.) заставлял свою жену Розамунду пить вино. Чаша же была сделана из черепа ее отца».
