Вечером, к моему удивлению, Генрих раньше обычного отправился в свою каюту. Если он знал что-нибудь больше нас, то, во всяком случае, умело это скрывал.
Электронные самописцы чертили дрожащие линии Тишина отсека располагала к дремоте, но крайне неудобное откидное сиденье вполне надежно заставляло бодрствовать.
Вдруг что-то изменилось в отсеке. Даже теплый воздух, осязаемый в тесном помещении, тревожно замер. Зато вздрогнули все приборы и защелкали указатели курса опознаваемого объекта. Тонкая нить автонастройки заскользила по зеленой шкале, стараясь отыскать зону наилучшей слышимости. Включились усилители, и в тесное пространство ударил рев двигателей. Он ворвался, чужой и тревожный, словно рев вражеских самолетов, подминающих под крылья мирное небо. Но, разумеется, то был не самолет и не подводная лодка, звуки которых мне приходилось неоднократно слышать во время глубоководных исследований. То было ни на что не похожее завывание мощного механизма. Я хотел узнать, что делает Генрих. Дверь в каюту оказалась плотно прикрытой. Я нажал на ручку и вошел. Узкая кровать со свисающими противоштормовыми ремнями была пуста. Генрих исчез.
В коридоре жилых отсеков влево от трапа отходил узкий проход в отсек химической лаборатории. Повинуясь больше интуиции, чем разуму, я заглянул туда. Сигнальная лампа над входом в отсек светилась, сообщая, что там находится человек. Такими указателями были снабжены все лаборатории. Они облегчали поиски нужного члена экипажа. Теперь сигнал выдал местонахождение Генриха.
Чем мог заниматься он ночью в химической лаборатории? Химия не входила в круг его непосредственных научных интересов. Кроме того, он однажды сказал мне, что терпеть не может возню с химическими реактивами. Что-то случилось с ним еще в студенческие годы: не то взрыв в лаборатории, который перепугал его, не то он надышался какими-то ядовитыми парами.
Мне нужно было выманить Генриха из его химического уединения.
Я прошел в свою каюту и нажал кнопку общей связи. Теперь мой голос раздавался во всех отсеках.
— Генрих! Генрих! Вы меня слышите! Проснитесь, Генрих! Внимание! Генрих, мы вновь засекли неопознанные сигналы. Спуститесь в отсек акустоконтроля. Мы ждем вас!
Одновременно меня слышал и Анвар, это ему давало возможность приготовиться к приходу Генриха.
Приоткрыв дверь каюты, я отчетливо слышал шаги Генриха — он торопливо спускался по трапу. Я быстро прошел в химическую лабораторию. Плотными рядами стояли банки с реактивами. Среди их множества нужно было мгновенно отыскать два, три или четыре реактива, которыми только что пользовался Генрих. Я осторожно провел пальцем по краям банок. На двух сосудах сразу же обнаружил крохотные, еще не успевшие испариться капельки. Быстро списав формулы, украшающие их этикетки, я вышел из лабораторного отсека. Бумажка с формулами буквально прожигала насквозь мой карман.
В своей каюте я отыскал солидный справочник по органической химии и самоотверженно погрузился в мир валентностей, ангидридов, свободных радикалов, фтор- и хлоруглеводородов.
Генрих пытался синтезировать сильный органический яд! Два почти безвредных вещества, употребляемых для консервации водорослей, соединившись, приобретали оглушающую силу яда нервно-паралитического действия. Генрих Кох не так уж плохо разбирается в химии, если мог додуматься до столь чудовищного сочетания невинных реактивов. Или он был тому специально обучен?
Может быть, в это мгновение, прекратив спор, Генрих протягивает Анвару стакан содовой воды, предварительно капнув туда своего снадобья. Трудно поверить, что цивилизованный человек способен на такое. Увы, есть разные понятия о цивилизованности. Есть, в конце концов, разные цивилизации, которым суждено еще жить бок о бок.
Фактически мы безоружны перед Генрихом. Не надо даже старомодным способом лить яд в наши бокалы, достаточно капнуть им на кожу. В тесноте наших помещений такую операцию проделает даже однорукий.
Нужно предостеречь Анвара. Влекомый только одной этой мыслью, я ворвался в отсек акустоконтроля. Генрих испуганно отшатнулся от меня.
