— Да, — кивнул я.
— Так вот, все эти дни ваш дядя находился под нашим постоянным наблюдением. Мы считали, что его организм борется за жизнь и в конце концов, когда кризисная фаза минует, он придет в себя, а дальше будет как обычно: курс лечения — и выписка из больницы. Но чем дольше мы наблюдали за больным, чем больше получали информации о ходе болезни, тем сильнее убеждались, что дело обстоит несколько иначе, чем мы предполагали вначале. Даже консилиум вчера собирали, и вы должны знать о его результатах. Так вот, главное, что я вам хочу сказать, — кризис уже миновал, и, по всей видимости, жизни вашего дяди ничего не угрожает.
— Он будет жить? — спросил я, еще не веря услышанному.
— Да, — подтвердил врач.
— К чему же тогда я должен подготовить тетю Таню? Я думал, речь идет о…
— Я еще не все вам рассказал, — остановил меня врач. — Больной не приходит в сознание. Я сейчас употребил слово «больной», но я не уверен, что это слово применимо к вашему дяде. Его организм функционирует вполне прилично, и он не нуждается ни в каком, подчеркиваю — ни в каком, лечении. Со вчерашнего дня мы отменили все уколы — в них просто нет необходимости. Он здоров, ваш дядя, по крайней мере, в бытовом понимании этого слова. Но он не приходит в сознание. Чтобы вам было понятнее, я скажу так: он спит, и когда проснется — не известно никому. А может быть, и не проснется никогда. Я говорю «спит», но вы должны понять, что это не сон, это особое состояние организма. Что тому причиной — удар током, или сердечный приступ, или что-то еще, мы не знаем. Подозреваю, что причина кроется в том отрезке времени, пока его сердце не билось, — в эти минуты в организме происходили серьезные изменения, и некоторые из них могли оказаться необратимыми. Но это только мои предположения. Вот к этому вы и должны подготовить жену вашего дяди — к долгому ожиданию его пробуждения.
— Да она же до сих пор с минуты на минуту ожидает его смерти, и то, что он будет какое-то время находиться в бессознательном состоянии — пустяк по сравнению с тем, что вы ей скажете: ваш муж будет жить. Для нее это главное.
— Да, вы правы, пожалуй, — согласился врач. — Ей обе новости надо сказать одновременно — и она легче все это воспримет.
— А все-таки как вы считаете — это вот с дядей Лешей надолго?
Врач вздохнул:
— Не могу сказать даже приблизительно. Такие случаи крайне редки, поверьте мне. Я лично вообще с этим ни разу не сталкивался. Все происходящее — на уровне мозга, а все, что с ним связано, пока во многом скрыто от нас. Может показаться, что для науки уже практически нет секретов, но это не так. Что происходило с вашим дядей и с его мозгом в те несколько страшных минут, что его сердце стояло? Да, отмирали какие-то клетки, но сколько? И как это отразилось на дальнейшей деятельности мозга? И почему он не приходит в сознание? Какой такой рычажок надо повернуть, чтобы мозг дал ему команду проснуться? Нет ответа — и в этом наша слабость.
— Вы пустите нас к нему?
— Завтра, — пообещал врач. — Приезжайте завтра.
— А с тетей Таней вы поговорите?
— Вы действительно считаете, что ее не надо предварительно подготовить?
— Это излишне. Для нее главное — что муж остался жить. Остальное она, кажется, переживет.
— Тогда зовите ее, — сказал врач.
Тетя Таня молчала все время, пока я вез ее домой. Она смотрела в окно, думая о чем-то своем. И я начал подозревать, что врач был прав — ее сначала необходимо было подготовить. Мы уже въезжали во двор, когда тетя Таня, по-прежнему глядя в окно, сказала негромко:
— Боже, какое счастье — он будет жить! — и заплакала.
В конторе сидел один Хома.
— Вострецов улетел? — спросил я, входя в комнату.
— Улетел, — кивнул Хома. — Еще утром. Просил передать, что к концу недели вернется.
— Шустрый, — буркнул я. — Хотя, может, и получится. Как у тебя дела с теми бетономешалками, о которых ты мне говорил?
— Сегодня в пять встречаюсь с начальником стройуправления. — Хома взглянул на часы. — Сейчас уже поеду.
Он пошел к дверям, но остановился, что-то вспоминая:
— Сан Саныч еще что-то просил передать, а что — не помню.
