— У русских есть поговорка: «Не следует делить шкуру неубитого медведя», — очаровательно улыбнулась цесаревна гостю.
— Ах да, и у нас есть такая пословица о медведе. Только, кажется, не о буром, а о белом, полярном. Знаете, викинги когда-то ходили далеко в студёные моря и там частенько охотились на этих могучих животных. Так что и теперь во многих домах на севере можно увидеть хорошо выделанные шкуры полярных исполинов, — сказал шведский посланник. — Ну так, может быть, всё же подписать некие кондиции, чтобы будущая шкура медведя оказалась прочной и нелиняющей? С вашего разрешения, великая княжна, я передам вам некий прожект моего правительства.
— Присылайте. Я обещаю всё внимательно прочитать.
Не всегда доводилось устраивать свидания Лестока во французском посольстве, а Елизаветы — с послами у неё в доме. Приходилось уходить от надзора шпионов.
Однажды о непрерывной слежке за нею Елизавете признался один преданный ей гвардеец:
— Сам слыхал, подбирают у нас таких, чтобы можно было с надеждою поставить на караул близ твоего, матушка, дворца. И чтобы были они проворны и оказались в состоянии зорко смотреть и всё запоминать. Какие-де персоны мужеска и женска пола к тебе приезжают, тако ж и твоё высочество куды изволит съезжать и как изволит возвращаться — о том повседневно чтобы подавать записки. И особливо — в которое время генерал-фельдмаршал во дворец цесаревны прибудет, то б того часу репертовать словесно об оном прибытии. Французский посол когда приезжать будет во дворец твой, то и об нём репертовать...
Потому встречаться стали в лесу, за городом. Туда на очную ставку с Нолькеном и Шетарди цесаревна стала, кроме Лестока, посылать ещё и Михаила Воронцова. Он и принёс те изложенные на бумаге условия, на которых настаивал шведский посол. Елизавета, не читая, убрала их куда-то к себе.
— Матушка, нынче у меня встреча за Невою со шведским посланником, — напомнил ей Воронцов.
— Погоди ты, Михайло. Ты же знаешь, для меня нож вострый что-либо читать по написанному. То моя слабость бабья — одни наряды на уме. Век бы прихорашивалась перед зеркалом да примеряла платья. А ты мне — бумаги под нос. Не торопи — и до них дойдёт черёд. Ты же не к Нолькену теперь ступай, а встренься с Шетарди. Скажи, что твоя госпожа совсем издержалась, а он, дескать, знает она, в карты выигрывает большие тыщи. Аль о своём обещании вовсе позабыл? Так что скажи ему: и я об нашем уговоре могу позабыть. — И известная хохотушка звонко рассмеялась, так что показались на щеках две очаровательные и аппетитные ямочки.
Надо же было такому произойти: Анна Леопольдовна вошла, сделала всего два или три шага и то ли нога подвернулась, то ли носком туфли зацепила за угол лежащего на полу ковра, но только неожиданно споткнулась и растянулась плашмя у ног цесаревны.
Елизавета сразу бросилась поднимать гостью:
— Не ушиблась? Да как же это такое?..
— Господи Иисусе! Матушка государыня, родненькая ты наша... — захлопотала оказавшаяся рядом Мавра Шувалова. — Эй, девки, кто есть здеся? А ну-ка бегом сюда! Кто это из вас мыл полы да негоже эдак развернул ковёр?
Слава Богу, ни ссадин, ни синяков не оставил на теле правительницы сей нелепый случай. Поправила лишь причёску пред зеркалом да припудрила носик и пошла щебетать с Елизаветою о разных разностях.
Наведывались они друг к дружке по-родственному, как принято говорить, не чинясь. На этой неделе, к примеру, Елизавета — у Анны, в другой вторник или среду — наоборот. И не припомнить, если бы кто взялся считать, кто у кого чаще бывал в гостях. Но тот визит, когда родительница императора уронила себя, можно сказать, всем прикладом, да, что вовсе уж некстати, прямо в ноги своей скрытой соперницы, запомнился.
— По народному поверью, — поясняла Мавра, — то плохой для неё знак. Заболеет или, не дай Господи, самое худое с ней случится... Постой, постой, матушка цесаревна, а не перст ли судьбы в том, как она шмякнулась пред тобою, что не ей, а тебе над нею верх взять?
— Эва, куда хватила, Маврушка! Сто раз надо ей поскользнуться да хоть лоб расшибить, а моё дело и на воробьиный скок не подвинется, — отмахивалась своею белою, немного пухлою рукой Елизавета. — Аль не видишь: и лето с осенью миновали, скоро белые мухи закружат, а все разговоры разговорами и остаются. Как бы мне самой в одночасье не оказаться распятой, да не на ковре царском, а на дыбе.
