— Тогда ровно в 20.00, неважно, кто сколько проиграл, игру заканчиваем, заключил Макс и, для большей убедительности, снял с руки часы и положил их на стол.
— Сейчас три без пяти. Абрамчик, твое слово.
— Прошел. Десять дальше.
Муся пропасовал. Выдержав паузу, Ваня отложил свои карты и, глядя в сторону, произнес:
— Добил твои десять и тридцать дальше.
— Пас, — Макс бросил карты на стол.
— Добил твои тридцать и пятьдесят дальше.
— Сто, — коротко бросил Ваня.
Макс присвистнул:
— Вижу, пацаны, серьезная у вас карта.
— А вот мы и посмотрим, — сказав это, Абрамчик зло врезался глазами в Ваню и, после паузы тихо произнес: — Пятьсот.
Муся чуть заметно ободрился. Макс, странно улыбаясь, предупредил:
— Гляди, Ваня, тебе отдавать, — и замолчал.
Выпрямившись, Ваня еще раз внимательно посмотрел на свои карты, положил их на стол и чуть ли не шепотом, медленно, разделяя каждое слово, проговорил:
— Я добил твои пятьсот рублей и ставлю сверху еще пятьсот.
— Вы че, пацаны, охренели? — Макс вскочил с места, — Абрамчик, если ты добьешь, советую вскрыться… Ну, вы, блин, даете, — и сев, замолчал так же внезапно, как и вскочил.
Абрамчик ответил очень спокойно, в голосе не было даже намека на волнение, даже самого маленького намека. Твердая спокойная уверенность:
— Добил твои пятьсот и тысячу сверху.
Ваня не просто улыбнулся, он ощерился до десен. Розовое счастливое лицо каждым мускулом радовалось. Прыснув, он чуть не в истерике крикнул:
— Добил и еще штуку дальше.
Макс глупо смотрел то на цветущего Ваню, то на Абрамчика, твердое спокойствие которого улетучилось. Пальчики его затряслись, он стал искать сигареты, смял пустую пачку и, все сильнее сжимая ее в покрасневшей ладони, ответил:
— Добиваю твою тысячу, и вскрываемся.
— Базара нет, вскрывайся.
Абрамчик по одной открыл свои карты: туз, туз, шесть. Нет, Ваня не побледнел, но радость его исчезла вместе с улыбкой. Бросив карты на стол, он тихо вымолвил:
— Вара.
— Ни фига себе. Тоже тридцать три. — Макс схватил Ванины карты: шесть, шесть, туз. — Пацаны, это круто, это игра.
33 у обоих, равное число, победителей нет, а это значило, что игра должна продолжаться. На кону «лежало» 3380 рублей. Вара — игру следовало «варить» дальше. Ни Макс, ни Муся ввариваться в игру, разумеется, не захотели. Доставлять сумму, лежащую на кону, — они не идиоты. Гораздо интереснее быть просто зрителем. Азарта не меньше, риска — никакого, зато сколько удовольствия.
— Жаль, новой колоды нет, — вздохнул Макс. — Но ничего, и так сойдет.
Карты оказались в его руках.
— Если я раздам, это будет лучше. Предлагаю вам играть в открытую, а то и так сумму нагнали.
Даже для Абрамчика сумма была ощутимой. Но реальной… Как ни странно, сейчас, заворожено смотря на максовы торжественные манипуляции с картами (Макс был торжественен, словно не карты тасовал, а нож для жертвоприношения затачивал), Абрамчик думал: «Вдруг… вдруг… хрен с ним… Сотню баксов возьму из шкафчика, мать не заметит… Одну бумажку точно не заметит. Так будет лучше… А… Все равно».
А Ваня ни о чем не думал. Не было мыслей. Он песню пел. И не потому, что петь хотелось, а просто песня привязалась. И песня гаденькая, как нарочно: «Когда я вижу, как ты танцуешь, малыш, ты меня волнуешь. Когда ты смотришь так серьезно, малыш, я тебя люблю». Лопоухая морда Абрамчика, смотрящая так серьезно на карты, так гаденько вписывалась в эту песенку, а песенка так гаденько… Словом, Ваню аж передернуло, но избавиться от мелодии не получалось — слишком мотивчик был навязчивый.
Единственная мысль, что пробивалась сквозь песенку, была: «Зачем?! Зачем я сел играть? Зачем так ставку поднял?! Малыш, ты меня волнуешь… Если… Чем отдавать… Малыш, я тебя лю-ю-блю-ю». Губы Ванины были крепко сжаты и пальцы в кулаки сжаты, и казалось, сейчас вскочит Ваня, прыгнет — кулаками об стол бабах! — и стол треснет — так Ваня сильно напрягся.
Макс положил карты на стол.
— Снимай, — предложил он Абрамчику. Абрамчик снял колоду, положил на место.
— Теперь ты, — Макс указал Ване на колоду.
Сняв всего три верхние карты, Ваня засунул их под нижнюю и положил колоду на место.
