Он усмехнулся. Теперь вождю придётся подумать, кто будет в деревне Ночным Отцом.
Стараясь не скрипнуть, прилёг на жёсткий пол и вытянулся, не касаясь спящей, чувствуя лёгкое тепло, идущее от её тела. Пусть ещё поспит. Он увидел много страшного в ней, и страшное продолжало висеть на её худых плечах. Ей нужно хорошо спать и есть, а вместо этого Акут резал ей плечо и она три ночи творила из осколков мир на щите.
Повернулся так, чтоб солнце в нужное время упало на его глаза, и закрыл их. Усмешка ушла с лица, брови нахмурились, прорезала лоб вертикальная складка…Кромсал плечо своей Найе, и было ей больно, очень. Боль проходит и забывается, но сейчас, когда она брала из миски мясо, тайка сползла с руки, и увидел: поверхность плеча, с которого срезал рисунок, уже не пламенела запекшейся кровью. Тонкая, почти прозрачная кожа появилась на ране. И, будто сквозь неё просвечивая, виднеется там новая змейка. И кажется, она стала чуть больше?
Найя вздохнула во сне, поджимая ноги под длинный подол. Акут насторожился, но, услышав ровное дыхание, снова положил голову на жёсткий пол. Они не будут сидеть на празднике всю ночь и не пойдут смотреть, как девушки купаются в звёздах и кладут на ночную воду венки, чтоб Большие Дожди забрали их себе. Посмотрят на танцы, примут из рук Мененеса чашу свадебного вина и уйдут в хижину. Как хорошо, что не было времени заделать дыру в потолке: теперь Еэнн будет светить им до самого утра. Утром наползут тучи и начнется Большой Дождь. Но утром дыру он залатает.
Акут прикрыл глаза, засыпая, слушал, как дышит рядом Найя и как со стороны деревни прибегают на тонких ножках детские визги и женские крики. Во сне они были похожи на лесные шишки с растопыренными чешуями, но лёгкие-лёгкие, подпрыгивали…
Сквозь прозрачный сон, сторожа солнце на закрытых глазах, вспомнил, когда Онну отдали мужу, он все ждал, придёт ли ночью? Не пришла, ни разу. Акут это знал, помнил её запах. А теперь у Акута есть настоящая жена, дневная и ночная, одна. И хватит думать о прошлом.
Хижина Акута стояла поодаль от деревни, и потому звуки сливались в баюкающий шум. Спящий Акут не слышал, как женщины криками встречали охотников, которые вышли из-под навеса, где дожидались вождя. Вышли, прижимая к груди правые ладони, склонив разукрашенные глиной лица. И Мененес, откинув голову с высокой башней из перьев и раковин, сошел навстречу.
Встал у нижних степеней деревянной лестнички главного входа и смотрел, одобрительно кивая: на белой от жары глине лежал, раскинувшись, огромный лесной кот. Шкура мёртвого зверя блестела, как вода в полдень, и переливались на ней кольца-круги коричневой шерсти. Даже в доме вождя, пожалуй, не было шкуры такого размера, прикинул Мененес. Прижал руку ко лбу, к сердцу и хлопнул в ладоши, собираясь говорить. Охотники, подталкивая друг друга, приклеились глазами к его лицу.
— Я вижу, Большой Охотник был добр. Отличная добыча, прекрасный зверь. И его женщина убита?
— Да, вождь, пусть будут милостивы к тебе боги. Мы оставили её под навесом и трех маленьких антилоп.
— Хорошо. А котята?
— Им вырыли новое логово. Другие кошки заберут их.
— Успеют ли?
— Они уже ходили рядом, за деревьями, — охотник ухмыльнулся, — а логово рыл Кайру, он быстро справился.
Вождь улыбнулся тоже, и охотники засмеялись. Маленький вертлявый Кайру с огромным клыком, болтавшемся на тощей груди, нахмурился было обиженно, но, посмотрев на вождя, залился смехом, подвизгивая и утирая выступившие слезы заскорузлой от глины рукой. Кайру был никудышным охотником, и его всегда отправляли рыть логовища для котят.
— И копальщики нужны, что бы вы без нашего Кайру, — сказал вождь.
Перестав улыбаться, глянул на Меру, стоявшего позади всех.
— Почему ты молчишь, Меру? О твоей добыче говорит другой охотник? Так болит рана?
Смешки смолкли. Никто не оглядывался, но мужчины в маленьких набедренных тайках, хмурясь, поводили плечами, будто не яркая Айна смотрела на них из огромных дыр в тучах, а ледяной ветер налетел.
— Ты молчишь?
— Моя рана уже не болит, — ответил Меру хрипло. И добавил: — Почти не болит. Я…
