— И ты готова стать игрушкой черного султана? Молодая женщина вытянулась во весь рост и отвернула голову в сторону, но не ответила. Она боялась выдать себя и г. Фреко, боялась, что у нее не хватит сил в достаточной мере разыграть ужас и отвращение перед участью, которая якобы готовилась ей.
— Ты можешь избежать этой участи, — продолжал араб. — Мохамет-Бей спасет тебя!
И он протянул коричневую руку и сжал пальцы ее правой руки так неожиданно и так сильно, что это движение выдало его животную страсть так же ясно, как если бы он произнес признание.
Джэн Клейтон выдернула свои пальцы из его руки.
— Скотина! — крикнула она. — Если ты сейчас же не оставишь меня, я позову г. Фреко.
Мохамет-Бей отодвинулся и нахмурил брови. Его тонкая верхняя губа приподнялась, обнажая ряд белых зубов.
— Г. Фреко? — усмехнулся он. — Тут нет такого! Этого человека зовут Верпер. Он лгун, вор и убийца. Он убил своего капитана в земле Конго и убежал под защиту Ахмет-Зека. Он повел Ахмет-Зека грабить твой дом. Он последовал за твоим мужем, чтобы украсть его золото. Он сознался нынче мне, что ты считаешь его своим защитником и что этим он воспользовался и постарался заслужить твое доверие лишь для того, чтобы легче было повезти тебя на север и продать в гарем какого-нибудь черного султана. Мохамет-Бей — одна твоя надежда.
С этими словами он пришпорил лошадь и присоединился к передним всадникам, предоставив пленнице обдумать его слова на досуге.
Джэн Клейтон не знала, что было истинно и что ложно в словах Мохамет-Бея. Но от его слов в душе ее опять погасла надежда, и она с невольной подозрительностью стала смотреть на человека, которого считала своим единственным защитником в целом мире врагов и опасностей.
Для пленницы везли отдельную палатку и ночью ее ставили между палатками Мохамет-Бея и Верпера. К ней были приставлены двое часовых, один спереди и другой сзади, и при таких предосторожностях не считали нужным связывать пленницу.
Вечером после своего разговора с Мохамед-Беем Джэн Клейтон сидела у входа в свою палатку, наблюдая за оживленной деятельностью маленького лагеря. Она поужинала принесенными ей лепешками из кассавы и не поддающимся описанию варевом, в которое вошли: свежеубитая мартышка, пара белок и остатки зебры, убитой накануне. Но балтиморская красавица в борьбе за существование уже давно притупила свои тонкие чувства, которые в прежнее время возмутились бы даже при наличии гораздо меньших оснований.
Глаза молодой женщины скользили по вытоптанной лесной поляне. Но она не видела перед собой ничего: ни кучки людей, смеющихся и дерущихся между собой, ни джунглей, скрывавших от нее горизонт. Ее взгляд скользнул по всему этому и остановился на далеком домике, окруженном спокойствием и счастьем. И глаза ее наполнились слезами радости и печали. Она видела высокого, широкоплечего мужчину, возвращающегося верхом с отдаленных полей; она видела, как сама она стоит у калитки в ожидании его с охапкой свежих роз, только что сорванных с кустов. Все это ушло, исчезло в прошлом, уничтоженное огнем, пулями и ненавистью этих низких жестоких людей. Джэн Клейтон вздрогнула и, едва сдерживая рыдания, вернулась в свою палатку и бросилась на груду грязных одеял. Уткнувшись в них лицом, она долго плакала, пока благодетельный сон не принес ей временного облегчения.
Джэн Клейтон спала, а в это время из соседней палатки вынырнула высокая, темная фигура. Она подошла к часовому у входа в палатку пленницы, нагнулась, шепнула ему что-то на ухо, и часовой кивнул и скрылся в ночной мгле. Темная фигура подошла к задней стене палатки и тоже сказала что-то другому часовому, и тот удалился вслед за первым.
Тогда темный человек вернулся ко входу в палатку, развязал скреплявшие полотно тесемки и бесшумно, как привидение, проскользнул во внутрь.
