Он вспомнил о трехдневном сроке, который назначил Жуку, и расхохотался, представив, сколько желчи выработает организм Жука, изводя себя ожиданием. Худшей пытки для Жука придумать было невозможно.
«Эх, сделать бы твою жизнь вечной, а потом заставить всю эту вечную жизнь провести в ожидании! Вот это была бы вечная мука. Только, увы, я не бог. Поэтому ты, Жук, будешь мучиться. Но не долго».
Корсаков вошел в подъезд, прикрыл за собой дверь, чтобы не было видно с улицы. Постоял, прислушиваясь к голосам в доме и тишине во дворе.
Из-за батареи достал ключ от железной двери подвала. Подождал, пока утихнут шаги случайного прохожего, пересекавшего двор. Присел на корточки, подцепил плитку кафеля, помеченную крестообразной щербинкой. Разгреб бетонную крошку и достал еще один ключ. Сунул в карман.
Подвалом в той или иной мере пользовались все жильцы: художники и прочие не далекие от творчества люди на правах хозяев, а бомжи и прочие парии — по специальному разрешению неформального коменданта сквота Корсакова.
Он открыл стальную дверь, подсветив зажигалкой, нашел пару проводов, торчащих из стены, соединил, и в душной темноте вспыхнула гирлянда лампочек, осветив сводчатый потолок. Проводка держалась на честном слове и была изготовлена из электромонтажной рухляди со всеми возможными нарушениями норм пожарной безопасности. Это было первое объяснение строгости режима допуска в подвал.
Второй причиной было то, что здесь поколениями, (а на Арбате они отмеряются не четвертью века, куда там, а тремя годами, дольше неформалы в экстремальных условиях русских зим не выживают или не тусуются, поэтому сменяются поколения со скоростью мушек-дрозофил), в подвале складировались ценные вещи обитателей дома. По большей части — произведения неформального искусства и арбатских ремесел. Ну и прочая дребедень, дорогая сердцу, и рухлядь, полезная в хозяйстве.
Люди селились, обрастали имуществом, потом пропадали, появлялись вновь и снова исчезали не по своей воле или влекомые жаждой странствий. И каждый, сдавший вещи на хранение, почему-то был уверен, что найдет их в целости и сохранности. По большей части так это и происходило. Конечно же, тырили по мелочи и приспосабливали к делу временно безхозное, но до систематического грабежа не опускались. За этим Корсаков следил строго.
В самом дальнем углу «коллективной камеры хранения», он оборудовал личный тайник. Представлял он собой несгораемый шкаф армейского образца, неизвестными путями попавший в подвал дома. Напрашивались две версии: первая — кто-то из бывших благополучных жильцов дома хранил в нем свои секреты, вторая — шкаф утащили из находящегося напротив комплекса зданий Министерства обороны.
Правда, когда произошло хищение военного имущества, сказать было сложно. На шкафе сохранилась бирка с датой — тридцать второй год, но это еще ни о чем не говорило.
Когда его обнаружил Корсаков, шкаф лежал на боку и был забит макулатурой и гнилым тряпьем. Оставалось только очистить его, подобрать ключ и выкопав яму, углубить в пол под срез.
Корсаков разгреб кучу мусора и кирпичной щебенки, на глаз определив, что ее никто не потревожил. Прорисовался четкий контур дверцы шкафа.
Вытащив тряпичную затычку из замка, он вставил ключ в паз, и с натугой провернул. Внутри туго щелкнул замок. Повернул крестообразную ручку, внутри опять щелкнуло, потянул. Дверца, сработанная из листа бронебойной стали, подалась на удивление легко.
— За что люблю нашу армию, так это за качество стали, — пробормотал Корсаков.
Внутри шкафа лежало все его достояние. Десяток толстых стальных тубусов, два армейских деревянных ящика и несколько коробок из плотного картона. «Остатки прежней роскоши», — как он называл, содержимое тайника.
Игорь, ориентируясь по значкам на тубусах, выбрал два нужных, отложил в сторону. Покопался внутри шкафа. Выудил переносной шахтерский фонарь, включил, направив луч на пол.
На торцах тубусов торчали ребра зубчатых колесиков цифровых замков. Игорь по памяти набрал шифр. Свинтил крышку.
Осторожно извлек рулон, обернутый чистой холстиной.
Развернул, подставив под луч света.
