Корсаков помялся.
— Охотничий карабин. От отца остался. Ручная работа.
— Вот и не трогай. Пусть на стенке висит. Там ему самое место. — Бес скосил глаза в сторону. Что-то высчитал в уме. — Кое-что на первое время я тебе по дружбе подброшу. Остальное через «почтовый ящик» закажешь. Денег хватит, танк подгонят.
Корсаков грустно усмехнулся.
— Я не шучу. — Он посмотрел на Корсакова, словно приценивался. — Хотя тебе танк не понадобится. Парень ты с воображением. Такие даже сигаретой горло чикнуть могут.
— Это как? — удивился Корсаков.
Бес зубами вырвал фильтр у сигареты, расплавил кончик над пламенем зажигалки. Когда на кончике образовалась смоляного цвета капля, расплющил ее об стол, крепко придавив донышком зажигалки.
Он показал плоскую пластинку с неровными краями, прилепившуюся к белому цилиндрику фильтра.
— Натачиваешь на камне, как лезвие ножа. И вперед.
Бес, словно ногтем, чиркнул по руке Корсакова. Там, где прошло импровизированное лезвие бритвы, осталась тонкая красная полоска.
Обугленный фильтр улетел в ведро. А Бес вновь без предупреждения схватил Корсакова за запястье.
— Чую, чую я ее, Игорек, — прошептал он, глядя Корсакову в глаза. — Студеная, как ключевая вода в теплом озере. Все у тебя получится, я уверен. Горячее сердце, чистые руки и трезвую голову чекистам оставим. Наши руки кровью крашены, в венах — лед, а в голове — бортовой компьютер. Только так выжить можно. А Бог даст — и победить.
Он разжал мертвую хватку пальцев.
Привстал, снял с холодильника телефон. Придвинул к Корсакову.
— Начинаем этап «бабло творит добро», — объявил он. — Есть кому быстро сдать картины? Оптом. Все, что есть.
Корсаков удивился.
— Почему сразу картины? Можно же квартиру на них оформить. Или мастерскую.
Бес хмыкнул.
— Знаешь, я — сапог яловый, в искусстве ноль полный. Мону Лизу от Мерлин Монро не отличу, а Баха с Фейербахом путаю. Но войне меня учить не надо. Еще Клаузевиц говорил, что лучшая военная хитрость — сделать то, что от тебя хочет противник. — Он постучал пальцем по трубке. — Звони, Игорек, слушай меня, пока я жив. А потом я ребят своих кликну. На «стрелке» тебя подстрахуем. Заметь, совершенно бесплатно.
Бес широко улыбнулся, показав крепкие зубы. Глаза сделались откровенно хищными: кристально чистыми, целящимися.
…Он, Бес, как шалым глазом своим в воду смотрел. Корсаков через Жука до полуночи реализовал оптом все картины. Почти двести работ. Но денег не хватило, и пришлось переписать на какого-то подставного мужичка мастерскую, еще отцом полученную от Госхудфонда.
* * *
Холодные пальцы легли на запястье Корсакова, передавленное дужкой наручников. Кто-то прощупывал его пульс.
— Анализ кала не хотите взять? — поинтересовался Корсаков.
— Нет необходимости, — ответил голос мужчины. — Вы действительно художник?
— Не похож?
Пальцы оторвались от пульсирующей жилки на его запястье.
— Нет.
Машина, круто вильнула вправо. Судя по звукам, въехала во двор. Притормозила на несколько секунд.
А потом покатила дальше. В гулкой трубе. Словно в пустом, круто уходящем под землю тоннеле.
«Весьма оригинальная банда. Пластмассовые мальчики, арбалетные стрелы, теперь — подземелье. Черная магия да и только!»
Корсаков прижался затылком к подголовнику.
Под ложечкой сосало. Но в крови у себя он отчетливо чувствовал студеную струйку мщения. Холодную и острую, как жало хорошо отполированного стилета.
Наручники, хрустнув стальными сочленениями, освободили запястья, повязка упала с глаз.
Корсаков проморгался. Растирая кисти, обвел взглядом помещение, куда его провели длинными гулкими переходами.
Высокий сводчатый потолок, дубовые панели на стенах, украшенные рыцарскими гербами, готические арки оконных проемов. За темным стеклом витражей — кромешная мгла. В ней — ни огонька, ни тени, ни звука. Пол покрывала черно-белая мозаика из мраморных плит. С потолка свешивались длинные черно-белые штандарты.
Свет давали три канделябра. Два высоких напольных семисвечника у противоположных стен, и тройной — на длинном массивном столе.
Корсаков, профессионально разбирающийся в стилях и качестве, пришел к выводу, что интерьер — не новодел «а-ля готика» и не мосфильмовские задники, а самое настоящий пятнадцатый век.
