Петр Игнатьевич обошел раза два машину, хмыкая и удивляясь, потом спросил, для чего малолитражке такая колея, и Саша стал объяснять, что сделал он это с учетом здешних дорог, по которым лесовозные тяжелые машины пробивают колею именно такой ширины.
— Понятно, — сказал Петр Игнатьевич. — Вот, Митя, нам бы с тобой позавчера этот чудо-агрегат — никакие Кривые овраги не испугали бы, а?
«Гляди-ка, чудо, — обиделся вдруг за свою атээску Митя. — Да если бы я не зевнул и если бы не три тонны на спине, мы этот овраг в любом месте — с ходу. Надел бы только защитные кожуха — и порядок. Только брызги бы полетели! А нагрузи-ка на этого краба мои тонны — мокрого места не останется. Не то чтобы...»
Подумав так, Митя вслух ничего не сказал, потому что, положа руку на сердце, было в крабе что-то притягательное. Взять эти самые цилиндры, показавшиеся Мите в первые минуты просто дурацкими. Они воспринимались таковыми, пока не продемонстрировали свою умную целесообразность. А ведь в технике так: коль целесообразно, значит, красиво...
Когда возвращались в дом, Митя остановил Петра Игнатьевича на крылечке, спросил, нельзя ли ему сегодня раздобыть в леспромхозе лошадь. И объяснил, для какой цели.
— В леспромхозе — не знаю, не уверен, что у них осталась хоть одна животина, да и с его начальством я плохо знаком, — сказал Шварченков, — а вот в лесхозе — есть тут еще и такая контора — можно попытаться. Директор лесхоза старый отцов приятель, он, я думаю, не откажет. Сейчас я ему черкну.
Он ушел в комнаты и через несколько минут вернулся, держа в руке сложенный вдвое тетрадный листок. Следом выбежала Танюшка, надевая на ходу ярко-желтую курточку с капюшоном.
— Держи, — сказал Шварченков, протягивая листок. — И вот Танюшка с тобой, я попросил. Поможет найти директора. Только бы вам его дома застать. Слышишь, Танюшка? — он обернулся к сестре. — Если Сергей Сергеича нет, пробегите к Демьяновым, они обычно одна компания, поняла?
— Поняла, разыщем, — Танюшка весело запрыгала со ступенек. Должно быть, праздничное семейное застолье уже начало ее тяготить, и она рада была братову поручению — хоть по солнышку, по теплыни по такой, пробежаться.
Они долго шли улицей, дощатым извилистым тротуаром с дырками от выпавших сучков. На просохших полянках возле палисадников и ворот было людно, но все больше малышня, подростки — галдеж, завыванье «магов», велосипедные звонки, шлепанье мяча. Старушки на лавочках жмурились на солнце. Танюшка здоровалась со всеми, их изучающе провожали глазами.
Вот и центр. Длинное здание школы с красной лентой лозунга под карнизом, обсаженная пихтами контора леспромхоза, почта, два магазина — хлебный и промтоварный — рядом. Митя, частенько проезжая поселок, останавливался здесь, около магазинов.
Пощелкивала сапожками Танюшка, в такт шагу кивал откинутый на спину меховый капюшон ее модной, вызывающе яркой курточки.
— Далеко еще? — спросил Митя.
Танюшка махнула рукой
— Уже нет, пройдем школу и за теми пихтами — проулок.
«Надо бы о чем-то заговорить, — подумал Митя, — хоть она и малолетка, все равно неловко как-то в молчанку играть».
— Здесь учишься? — Митя кивнул в сторону школы, когда они поравнялись с ней
— Ага. Вон от угла наши два окна, форточка разбита.
— Нехорошо, — сказал Митя.
— Что нехорошо? — Танюшка быстро взглянула на него, бровки ее прыгнули.
— Форточки бить. Мы в наше время форточек не били.
Танюшка засмеялась.
— А что вы делали?
Митя ответил с достоинством:
— Мы лазили аккуратно.
— И давно это фантастическое время миновало?
— Как сейчас помню, года три назад.
— О, да ты уже в возрасте, — важным голосом произнесла Танюшка.
Митя вдруг насторожился.
— Разумеется, — сказал он, покосившись на нее. — А тебе еще долго тут лямку тянуть?
Танюшка снова засмеялась, хотя Митя и на этот раз не сказал ничего смешного, быстро откинула обеими ладошками волосы с висков.
— Уже, можно сказать, оттянула. Через месяц выпускные, на аттестат.
Митя слегка смутился. Он уверен был, что она совсем девчонка, ну — не старше восьмого. Поэтому и взял с ней этот легкий, несерьезный, покровительственный тон. И имя ее с непривычным ударением на первом слоге звучало ласково, «по-детски» — Т
