– Это вы о чем? – Амнезия Серегина не только продолжалась, но и крепла на глазах.
– О вашем вчерашнем споре с Варком. Он даже про свой зуб забыл в ходе соревнования.
– Я проиграл? – робко предположил Попов.
– Ну, в общем, да. Но держались достойно, это без лести.
– Да уж, – потер лицо руками Серега.
– Не переживайте, все к лучшему. Выиграли бы, нажили бы себе мстительного врага. Южане злопамятны. А так вы достойно потрафили его самолюбию – выиграл в честной борьбе, ничего не скажешь. И зуб у него после вашего состязания прошел.
– Ну надо же, – попытался усмехнуться Серега.
– Вы отлеживайтесь, – вдруг строго сказал Энамир, – если надо, я вина пришлю. Мы сейчас маршируем на запад, к последней крепости, через два перехода будем там. Возможно, что и штурмовать ее не придется, ваша машина здорово тут всех напугала, но я бы хотел, чтобы вы были в боевой готовности. Поэтому спите, ешьте, лечите глаза. Это приказ.
– Понял, – пожал плечами Попов. Гудрон за его спиной щелкнул пятками, принимая строевую стойку.
– Вольно, расслабься, – усмехнулся Энамир, толкнул каблуками коня и, уже отъехав на пару метров, обернулся: – Да, на привале пришлю вам новую игрушку, как договаривались.
– Какую игрушку, господин? – недоуменно переспросил орк, когда Энамир ускакал в голову колонны.
– А я знаю? – снова пожал плечами Попов. – Я со вчерашнего ничего не помню. Пришлет – увидим. Когда привал?
– На закате. Вы бы прилегли, господин. Слабость еще у вас.
– Лежать – не работать, – попытался пошутить Серега и пошел внутрь. Слабость еще была, кто спорит, но стараниями Гудрона состояние организма резко улучшилось. Глаза открылись, голова не болела. Глядя на раскачивающийся потолок, Попов незаметно для себя уснул.
Сон был крайне нелепый. В огромной трапезной Майрона шел суд. Серега один раз был в народном суде и теперь с большим удивлением обнаружил, что судят именно его, Попова. Председательствовал капитан Малина, народными заседателями были старшина Макухин и сержант Петренко, из-за стола государственного обвинителя на него строго смотрела огромными зелеными глазами Этель, а адвокатом почему-то была Иринка, причем в том самом шитом на заказ платье, сводившем Серегу с ума на школьных дискотеках.
В качестве секретаря в пижонском кожаном пиджачке сидел и усмехался дегенерат Олежа, крутивший в пальцах китайскую перьевую ручку, предмет зависти всей школы. В зале на первом ряду чинно разместился весь десяток Зиргана. Дальше располагались Серегин взвод (Охохолин, как всегда, отдельно) и оба десятых класса Серегиной школы во главе с классными руководителями.
Попов поймал строгий взгляд химички Зинаиды Андреевны и поспешил отвернуться. Лучше смотреть на Иринку, пусть она и спиной к нему, зато близко, можно рукой дотянуться. Но руками он ее трогать не будет, ему хватит и взгляда на чуть порозовевшее ушко с заложенной за него черной пушистой прядью. Кожа за ухом нежно-бархатистая, так и тянет прикоснуться губами. Желание оказалось настолько осязаемым, что его почувствовала и сама Иринка. Повернулась впол-оборота, погладила серыми ласковыми глазами и ободряюще улыбнулась. Олежа аж ручку свою ненаглядную уронил.
Перевел взгляд на судей. Капитан Малина руки сложил перед собой в замок, но смотрит сочувственно, с пониманием. Макухин и Петренко на Попова внимания не обращают, откровенно пялятся на Этель. У Петренко чуть слюна изо рта не закапала: раздевает девчонку глазами. А та сидит, не шелохнется, спина прямая, глаза пытаются в Попове дыру прожечь.
Между тем Малина встал, откашлялся, одернул повседневный китель с темно-бордовой планочкой Красной Звезды и объявил:
– Судебное заседание по делу бывшего курсанта Попова Сергея Владимировича открыто. Слово предоставляется государственному обвинителю.
Все такая же прямая, как ракетоноситель «Союз» на взлете, Этель встала из-за стола, поправила волосы, коротко поклонилась суду и развернула приличной длины свиток пергамента, при взгляде на который Попову сразу стало тоскливо. Он уже знал, что сейчас услышит.
И услышал. И про трусость в подвале Бхургуша, и про согласие служить тирану и мучителю верой и правдой, и про измену Родине в форме предоставления советского танка в распоряжение другого государства, и про погибших детей и женщин, и много еще чего доброго и веселого. Голова Серегина под грузом этих обвинений клонилась все ниже и ниже, но, как это часто бывает во сне, он одновременно видел и истертые доски пола у себя под ногами, и всех, кто находился в зале.
