– Из меди, конечно, – ввернул Гудрон.
– Из меди, – сверкнул глазами Анарион, – но медь была только внутри, снаружи это была действительно золотая монета. Обычно золото сплавляют с медью, и это легко выяснить. В моей монете золото как рубашка одевала медный сердечник. Ни рисунком, ни размерами, ни весом она не отличалась от настоящих нуменорских монет! Меняла на рынке, к которому я пришел с опытным образцом и попросил проверить золотой, даже не пикнул. Отсыпал мне горсть серебра и с удовольствием спрятал монету в сундук. Она наверняка до сих пор ходит по рынкам Нуменора или лежит в чьем-нибудь загашнике, потому что распознать фальшивку можно было только распилив или расплавив монету. Даже после серьезного истирания медь не проступала через золото. Отличная была технология! Без преувеличения скажу – новаторская! Я себя уже богатеем видел.
– Ну, – удивился Попов, – а почему не стали?
– Сдали его, Сергей Владимирович, – опять влез орк, – баба его и сдала, из-за которой он фальшивомонетчиком стал.
– Да ну, – не поверил Серега, – не может быть.
– Я сам виноват, – усмехнулся Анарион, – кто же доверяет женщине такие секреты? Но, повторюсь, молодой был, глупый. Верил в честность людей, в любовь, в дружбу, наконец. Ну и получил по заслугам. Девушка оказалась достойной дочерью своего папаши. В Нуменоре положена награда за выдачу преступника, Сергей Владимирович, и чем преступление опаснее, тем серьезнее вознаграждение. Мое преступление было запредельно опасным – подрыв финансовой безопасности государства. Размер награды – соответствующий. Дальше все стандартно: арест, тюрьма, суд, приговор. Суровый, конечно, кто спорит? В зале суда даже врач дежурил, чтобы привести обвиняемого в чувство после оглашения.
– Да? – заинтересовался Гудрон. – Ты мне не рассказывал.
– А тебя волновали мои переживания, бревно ты бесчувственное? Вы, уруки, со своей убогой душевной организацией даже представить себе не можете, каков внутренний мир образованного человека. Другое дело – Сергей Владимирович. Вот он меня понимает.
– Да, ладно, ладно, – притворно пригорюнился орк, – где уж нам, убогим.
– Как же вы спаслись?
– Дрова в Нуменоре кончились, – заржал Гудрон.
– Юмор ваш казарменный, – фыркнул Анарион, – в Нуменоре есть все, чтоб ты знал, и милосердие в том числе. Мне было положено право на прошение о помиловании, и как вы понимаете, я его подал. Не буду описывать, что я пережил в камере смертников. Сколько раз водил себя на казнь. Сколько раз вскакивал в ночи, задыхаясь во сне внутри медного быка. Вам этого не понять, это надо пережить. В двадцать с небольшим лет я стал совершенно седым. У меня начали трястись руки и голова, желудок отказывался принимать пищу, а мочевой пузырь – удерживать жидкость. Родители и родственники отреклись от меня, невеста предала, друзья предпочли забыть о том, что я существовал. С мраморной доски лучших выпускников Университета срубили мое имя. Я уже почти умер, осталось лишь сжечь мое бренное тело.
– И вас помиловали?
– Как вы понимаете – да, иначе я не разговаривал бы с вами сейчас. Учитывая мою молодость, мотивы совершения преступления и мизерный фактический ущерб от него, государь заменил смертную казнь бессрочной каторгой с правом помилования через двадцать лет. Я обрадовался так, что потерял сознание и чуть не умер.
– Да они на это и рассчитывали, – вновь влез в разговор Гудрон, – и так, и так, приговор приведен в исполнение. А ручки пачкать не надо.
– Тогда было бы проще выдать мне в камеру прочную веревку, – огрызнулся инженер, – уж поверь, я предпочел бы быстрое самоубийство медленному поджариванию.
– Гудрон, ну перестань, – возмутился Серега, – мы же тебя дослушали.
– Да конечно, дослушали! Я вам и половины не рассказал, – запыхтел орк, – там еще столько интересного было! Но я же про орков рассказываю, разве людям это важно?
– Ух ты, капризуля какой, – попытался потрепать урука по голове Анарион, – только не плачь, маленький. Хочешь конфетку?
– Не хочу, – захныкал Гудрон, – все нуменорские конфетки отравлены. От них маленькие орки пухнут и дохнут. И еще мне мама не велела брать конфеты у незнакомого дяди. Можно, я пойду погуляю?
