Аборигены возмущенно загомонили, напоминая стаю ворон, у которых наглый воробей стащил хлебную корку. Кто-то огрел Серегу по спине древком копья. «Да не встану я, – всхлипнул Попов, – убивайте так, сволочи». Гомон неожиданно стих, и он решился поднять голову. Перед ним стоял, ссутулившись, опустив руки почти до земли, коренастый, широкий как бочка человек. В отличие от остальных, космы не болтались на ветру, а стягивались в тугой узел где-то на затылке. Не было и лохмотьев, так как тело аборигена защищали штаны и куртка из черной потертой кожи. Вытащив из-за пояса шестопер, он приподнял оружием голову пленника. Остро отточенное перо вонзилось Сереге в подбородок, и теперь он не мог ни опустить, ни повернуть голову. Еще одна струйка крови побежала по шее и груди курсанта.
Заглянув Сереге в глаза и усмехнувшись метавшемуся в них страху, черный абориген что-то спросил на языке, наполненном прерывистыми, кашляющими звуками «гх» и «шх». Не дождавшись ответа, ткнул пальцем в сторону танка, потом в лицо Попову, повторив вопрос.
– Мой, мой, – пролепетал Серега, стараясь не двигать нижней челюстью. Черный человек удовлетворенно кивнул и убрал шестопер. Голова курсанта упала на грудь, и прежде чем он успел ее поднять, абориген быстро и уверенно ударил рукояткой оружия по затылку жертвы. Песок стремительно метнулся в лицо, и пленник потерял сознание.
* * *
И снова сон: ласковое, лазурное море, на котором Серега был лишь однажды, в далеком пионерском детстве. Теплая вода омывала тело, убирая усталость, пот и кровь. Легкий бриз охлаждал разгоряченное лицо, и с криком метались над волнами чайки. Покой и умиротворение наступали в душе, а боль и страх уносила вода. Попов перевернулся в полосе прибоя, потягиваясь всем телом, и только сейчас заметил человека, сидящего на камне у самой воды. Тронутое золотым загаром лицо имело настолько правильные и соразмерные черты, что Серега впервые в жизни восхитился мужской красотой.
Мускулистое, опять же удивительно соразмерное тело облекали свободная рубашка и брюки, сшитые из мягкой черной ткани. Загорелые кисти рук сплелись в замок, а ноги в коротких черных сапогах уверенно попирали прибрежный песок. На лице мужчины играла легкая приветливая улыбка, от которой Попов в армии почти отвык. Взгляд серых глаз прикоснулся к лицу Сереги, давая прилив сил и бодрости.
– Я думаю, достаточно, – голос незнакомца был столь же глубок и приятен, как и весь его облик, – просыпайтесь, Сергей Владимирович.
Попов открыл глаза. Небольшая уютная комната с золотистым деревянным потолком и зелеными портьерами, мягко рассеивающими свет. Шкаф с книгами вдоль глухой стены. Тисненные золотом переплеты тускло горят за витражными дверцами. Под спиной – не жесткий и не мягкий, но удобный матрас, белоснежная простыня, шелковое легкое одеяло, подушки удерживают тело полулежа. Стена у кровати закрыта золотисто-красным ковром, на полу тоже ковер, но травянисто-зеленый, с высоким ворсом. На ковре – низкое удобное кресло-качалка с резной спинкой. В кресле – человек. Тот самый, из сна.
– Как спалось? – И голос точно такой же, как во сне. – Мы обработали ваши царапины, не жжет?
Серега потрогал разбитую скулу. Боли нет, отек исчез, пальцы почувствовали лишь бугристый шрам на месте раны.
– Рассосется, – успокаивающе поднял точеную ладонь незнакомец, – останется лишь тонкая белая полоска. Шрамы на загорелых лицах так возбуждают женщин. – Он усмехнулся уголком рта.
– Спасибо, – выдавил из себя Серега, – а вы…
– Майрон или Аннатар, как вам удобнее, – мужчина улыбнулся уже широко, показав жемчужно-белые зубы, – я же Гортхаур Жестокий, Саурон, Багровое или Всевидящее Око, Ужас Валар, Бич Запада, Черный или Темный Властелин, Повелитель Мордора. Каждый народ дает свое имя.
– А…а, – протянул Серега, озадаченный явным несоответствием между безупречным обликом незнакомца – хотя теперь уже, пожалуй, знакомца – и его словами. Только сейчас он осознал, что Майрон говорит совсем не по-русски, но почему-то абсолютно неспособный к иностранным языкам Попов его отлично понимает.
