И я сел на землю, вытянув уставшие, саднившие у колен ноги.
Старший лейтенант, казалось, не обращал на меня внимания. Он смотрел в бинокль в ту сторону, откуда доносилась стрельба. Петренко стоял за моей спиной с автоматом в руке... Мне хотелось закрыть лицо руками, но они дрожали, и я прижал их ладонями к земле.
— Вася, его нельзя расстреливать, — послышался голос богатыря. — Отправь его в тыл, там разберутся. Может быть, он правду говорит.
— Погоди, Володька, не путайся... — досадливо ответил старший лейтенант, отнимая от глаз бинокль. — Принеси-ка лучше бутылку. Бу-тыл-ку! Понял? Кажется, наши машины... Откуда взялись? А ты вставай...
Чувствуя себя униженным, я поднялся, радуясь и негодуя. Володька исчез было, словно сквозь землю провалился, но тут же я увидел его с бутылкой в руках. Оказывается, за танком у них был блиндаж. Богатырь на ходу, с двух ударов по донышку выбил пробку и по знаку старшего лейтенанта подал бутылку мне.
— Товарищ старший лейтенант, немедленно...
— Не психуй! — перебил он меня. — Сейчас отправлю. Я тебя на пушку брал...
— Но почему вы отказываетесь сообщить в штаб по телефону?
— Нет у меня связи! — помрачнел артиллерист. — Не видишь, что делается? Перебили связных, пока они катушки сматывали. — И добавил озабоченно: — Мост, говоришь? А как они могут его захватить?
— Не знаю. Может быть, десант ночью сбросили.
— Сейчас отправлю, — повторил он недовольно. — Людей у меня... кого послать? Разве Володьку...
— Да я сам могу поехать!
— Сам... — криво усмехнулся старший лейтенант. — Дурачков ищешь? Да я еще не знаю, кто ты таков на самом деле.
— Разведчик, диверсант, если хотите...
— В общем, без пол-литра не разберешь... — снова поднес бинокль к глазам командир. — Ты выпей лучше, а то на ногах еле стоишь... От страха?
В бутылке было красное столовое вино. Каберне. Я залпом выпил половину, отдышался, сказал:
— Не от страха. Ноги у меня побиты, ободраны, ехал без фары, натемную.
— А почему кровь в коляске?
— Немца пришлось прикончить, — ответил я неохотно.
— Куда же ты его дел?
— Выбросил. Думаете, приятно мертвеца возить.
— Молодец, если не врешь... Что? Что такое?... — Последние слова относились не ко мне, как следовало полагать, а к тому, что видел артиллерист в окуляры бинокля. Я поглядел в ту сторону. Далеко слева от шоссе появились клубы серой пыли. Стрельба усилилась. Пулеметные очереди сливались в сплошной треск. Завеса пыли, похожая на дым из трубы невидимого паровоза, быстро продвигалась в сторону шоссе.
— Кажется... — нерешительно начал было старший лейтенант и тут же взволнованно крикнул: — Наши!! Петренко, к старшему сержанту! Две пушки, по снаряду, — отсечь мотоциклы. Машины не трогать!
Петренко рванул с места.
— Наши, черти! — окончательно решил старший лейтенант. — Две... нет, три машины из балочки... — Он бросился к танку. — Павел, попробуй ты. Мотоциклы на шоссе. Сейчас появятся, идут наперерез.
Голова танкиста скрылась в люке. Теперь и я увидел машины. Первая уже въезжала на шоссе, поворачивала в нашу сторону. Еще дальше на шоссе появилась черная точка, вторая, за ней еще две. Скрылись, снова вынырнули. Я понял, что это головы мотоциклистов. Они выезжали из низинки. Сейчас видны были не только головы, но и плечи тех, кто сидел за рулем. Остановились, кажется.
— Эх, черти! Неужели... Павлуша...
Старший лейтенант не успел произнести имя танкиста полностью. Раздался оглушительный выстрел, и танк вздрогнул.
— Перелет! — огорченно крикнул старший лейтенант, — Куда к чертям собачьим! Уйдут!
Кажется, мотоциклисты начали разворачиваться. Танкист выстрелил еще раз. Снаряд лег правее шоссе.
— Портач! — обозлился старший лейтенант.
Тут, где-то впереди нас, одна за другой ударили две пушки, и я увидел среди возникшего на шоссе облака разрыва что-то взлетевшее высоко вверх маленькое, круглое, похожее на горошину. Колесо мотоцикла...
— Есть! Один спекся! Павел, хватит! Отбили. Ишь, прут, как осатанелые. Видать, заблудились, сидели ночь в балочке...
Старший лейтенант опустил бинокль, взглянул на меня.
— Давай к шоссе! Заводи свой чертопхай. Пулемет исправен?
