Танго ненависти - страница 27
Я сижу здесь — брошенная женщина. Я произнесла это слово на одном дыхании, что сделало его практически неслышным, но я выделила его губами. Итак, брошена женщина с детьми, а ее мучитель, увлеченный забавами с девицей легкого поведения, не несет за это никакой ответственности… Я говорила все эти слова с пылом, который никого не оставил бы равнодушным, и его глаза загорелись. Пустяк, но и этого достаточно… Безответственное поведение мужа поставило меня в чрезвычайно сложную ситуацию. Я надавила на слово «чрезвычайно»… именно это заставило меня просить о помощи. Да, именно помощи! Естественно, хорошее воспитание, данное мне родителями, не позволяет даже думать о материальной помощи. Я хочу лишь, чтобы хоть кто-нибудь урезонил его. Напомнил ему о доме. Если он вдруг окажется без работы, то не сможет помогать детям, а ведь у нее нет возможности обеспечивать их существование. Ведь он уже меня разорил! Один Бог знает, как он транжирил деньги! Я чувствовала, что сидящий напротив меня мужчина начинает удивляться, и я поднажала. Ведь он не только плохой муж, но еще и сомнительный работник. Из тех типов, кто может разболтать где угодно секреты вашей фирмы. Из тех типов, кто может не оправдать ваше доверие, как не оправдал мое после стольких лет совместной жизни. И тут я выдерживаю паузу, чтобы он смог увидеть, как мои глаза (несмотря на все усилия сдержаться) краснеют и наливаются слезами. Мой голос становится страдальческим, трогающим. Вы должны заставить его прислушаться к голосу разума! Опять тишина… Долгая тишина… Медленно, очень медленно — ведь я не подстрекатель, достаю из сумочки целый ворох документов (чеки неизвестно на что, письма от обманутых женщин, письма ко мне, отзывы бывших начальников и т. д.), доказывающих неисправимую легкомысленность вышеупомянутого месье. Какое счастье, что я все это сохранила. Я замечаю на лице начальника, почти непроницаемом, признаки недовольства. Он совсем не так представлял себе моего мужа! И более того, он считал его одним из лучших своих работников, достойных доверия и всяческого уважения. Едва заметное подрагивание его челюсти наводит меня на мысль, что в финале представления следует заплакать. Всего пару слезинок… А на прощание я выдаю несколько признаний, крупицы откровений, фрагменты бесстыдства. Как нежданный порыв ветра, всколыхнув юбку, обнажает нижнее белье женщины, так и я позволяю обнажить, мельком увидеть мое мученичество в браке. Я осознаю, что достойна медали за то, что все это время вела себя достойно, ни разу не оскорбив этого «месье». Слова «шут гороховый», «недоразвитый», «трусливая подлюга», «дрянь» остались несказанными. Потом я делаю вид, что прошу простить и понять неверного (начальник не должен обвинить меня в отсутствии терпения и понимания). Я описываю его тяжелое детство. Я упоминаю о дурном примере родителей. Я внушаю мысль о поведении с некой долей безумия. Тут же заявляю, что он не сумасшедший, напротив, у него необыкновенный, но извращенный ум. Я тяжело вздыхаю… Начальник выслушал меня до конца, затем высказал свое удивление, несмотря на то что это личное дело. Он обещал подумать, чем сможет помочь.
В тот день была отличная погода, а я так погрузилась в черноту изобретенного мной персонажа (отданного на растерзание), что, выйдя из офиса, была оглушена затрещиной солнечного света. Итак, я совершила первое «доброе» дело.
Следующие дни я посвятила секретарше Абеля. Она была мне совершенно необходима, как запасная карта игроку в покер. Это была молодая женщина, преданная и бескомпромиссная. Однако я заметила (и уже давно) в ее поведении некую тень эгоистичной ревности, у нее сложилось свое отношение к
