Спустилась к рубку управления, остановилась, прислушалась. Песня доносилась с кормы лодки.
— Простите, простите, — извинилась она, бросаясь на голос, чтобы не утерять нить Ариадны.
Она пробежала мимо кока, который напевал припев. Еще дальше юнга стучал разводным ключом по трубам.
Пираты замолчали, а Роберта возликовала.
— Ганс-Фридрих! — закричала она, узнав мысль ежа.
Ей уже не были нужны битлы и их желтая подлодка. Еж-телепат вел ее словно маяк. Она нырнула в чрево судна, добралась до отделения главного вала, где было теплее всего. За ее спиной весь экипаж пел.
Она отыскала ежа в углу, где складывали тряпки. Он задрожал от удовольствия, когда она прижала его к себе.
— Ганс-Фридрих! Крошка! Мне тебя так не хватало.
Она подхватила Густавсона под лапки и поднесла к лицу. Он был таким хрупким и обеспокоенным.
— Мог все же дать знать о себе. Я вся извелась. — Она выслушала ответ ежа. — Не мог поступить иначе? Почему не мог сделать иначе?
Еж объяснил. Роберта вытаращила глаза. Присела, поставила счастливого папу на пол и осторожно приподняла тряпки, которые накрывали потомство. Восемь ежат прижимались к мамаше, которая сухо поздоровалась с предыдущей хозяйкой мужа.
— Куча Густавсят, — вздохнула она. Чмокнула в нос родителей. — Браво. Вы славно поработали.
Подлодку охватило настоящее безумие. Половина пиратов орали во весь голос про желтую подводную лодку.
Остальные, используя все средства в качестве ударных, отбивали ритм:
— Пум, та-пум, та-пум, та-пум…
— Мой малыш Ганс-Фридрих, полагаю, они отстают на четверть такта, — сказала Роберта, нахмурившись.
Достала окарину, протерла о пончо и поднесла к губам.
