Черт возьми, ему никогда не угадать, что она скажет в следующую минуту!
– А при чем тут насилие?
– Насилием ничего не решить. Этому меня и Сидни научили родители.
– А твои братья?
– Они вечно пытались вбить друг друга в землю. Может, поэтому и преуспели в спорте. Расправлялись с членами других команд.
– Каким же образом ты избавилась от своих агрессивных порывов? – с искренним любопытством спросил он.
– Ломала вещи.
– Вот как?
– Это не было вандализмом, – пояснила она. – Я ломала вещи с тем, чтобы потом починить. Это был… полезный опыт.
– Должно быть, ты доводила родителей до безумия.
– Вероятно, – согласилась он. – Правда, они меня терпели, а потом и привыкли.
– А вещи, которые ты поломала?
– Учти, что я была совсем девчонкой и поэтому начала с малого. Тостер, старый вентилятор, газонокосилка…
– Газонокосилка?
– Газонокосилка до сих пор остается больным местом моего отца, – улыбнулась Джордан. – Как-то он пришел с работы пораньше и увидел, что все части газонокосилки, включая болты и гайки, разбросаны по подъездной дорожке. Радости ему это не прибавило.
Ноа никак не мог представить Джордан, измазанную машинным маслом, с отверткой в руках. Она такая женственная и хрупкая. Просто немыслимо!
– Но ты собрала газонокосилку?
– С помощью братьев, в которой, кстати, я совершенно не нуждалась. На следующей неделе мой отец приволок домой старый, сломанный компьютер и сказал, что отдаст его мне при условии, что больше я не дотронусь ни до одной вещи в доме, включая газонокосилки и машины.
– Машины?
– До машин дело не дошло. Просто было неинтересно. Но как только я получила компьютер…
– Поняла, что нашла свое призвание.
– Полагаю, так и было. Как насчет тебя? Каким ты был в детстве? И тогда мечтал об оружии?
– Вспыльчивым и своенравным. И вечно лез в драку. Но мы жили в Техасе, а это означало непременный футбол в средней школе. Мне повезло получить стипендию для обучения в колледже, как лучшему школьному спортсмену. Кроме того, я всегда хорошо учился.
Но даже он не мог лгать не моргнув глазом.
– Я и тогда терпеть не мог правила.
– И сейчас не любишь?
– К сожалению.
– Ты – прирожденный мятежник.
– Так меня называет доктор Моргенштерн.
– Можно спросить тебя кое о чем?
Он остановил машину на парковке мотеля.
– Конечно. Что ты хочешь узнать?
– Интересно, длились ли когда-нибудь твои отношения с женщинами больше недели-другой? И ты хотя бы раз в жизни любил кого-то?
– Нет, – не задумываясь, ответил Ноа.
Если резкий ответ и небрежный тон были попыткой заставить ее переменить тему, он ошибся.
– Боже, да ты сама чувствительность!
Он остановил машину и открыл дверцу.
– Солнышко, в моем теле нет ни одной чувствительной косточки.
В этом он тоже был не прав, но спорить она не собиралась.
– А ты? – внезапно бросил он. – У тебя когда-нибудь был настоящий роман?
И, не дожидаясь ответа, обошел машину, открыл дверцу с ее стороны, взял ее за руку и повел к улице. Стоянка освещалась только одним фонарем, на дальнем конце, и тишину нарушал только хор цикад.
Он на секунду остановился и взглянул ей в глаза.
– Я знаю, что ты собой представляешь, Джордан Бьюкенен.
– Может, объяснишь и мне?
– Нет.
И тема была закрыта.
– Предупреждаю сразу: если в бистро «У Джаффи» полно народа, я захожу черным ходом и ем на кухне.
– Но почему? – удивился Ноа.
Джордан уставилась на него с таким видом, словно не ожидала такой непонятливости.
– Не хочу в очередной раз подвергаться допросу. И не желаю, чтобы люди злобно пялились на меня, пока я ем. Это дурно влияет на пищеварение.
– Людям просто любопытно, вот и все, – пожал плечами Ноа. – Смирись с тем, солнышко, что ты – главная новость в этом городе.
– Еще бы не новость! С того дня, что я появилась здесь, погибло уже три человека. Если учесть количество моих посещений бистро, количество жителей и количество неожиданных смертей и оставить место для статистической аномалии…
– Аномалией, насколько я понял, ты считаешь себя.
– Совершенно верно. Я – единственное отклонение в своих вычислениях.
– Разумеется, – сухо согласился он.
– Из этого можно сделать один верный вывод.
– А именно?
