В виде исключения Этель упросила Лорана сходить с ней в дождь на кладбище Монпарнас — найти могилу ее двоюродного дедушки.
Сторож, глядя в список постоянных захоронений, назвал место: «Не ошибетесь, это возле архангела Гавриила». И действительно, они нашли там простую серую мраморную плиту — только имена, некоторые еще можно было прочесть, иные почти стерлись. Возле имени Самюэля Солимана стояло: 8.X.1851-10.IX.1934. Только имя — и отзвук легенды.
У нее осталась всего одна фотография господина Солимана: старик в пальто и мягкой фетровой шляпе, с усами и бакенбардами. А рядом с ним — маленькая кудрявая девочка с умным лицом, в черном платье с матросским воротничком, в руке у нее — обруч больше ее самой: Этель. Он и правда чем-то напоминал архангела Гавриила: высокий и сильный, похожие на крылья бакенбарды и трость в правой руке — словно меч.
Они долго стояли перед надгробием, слушая шорох дождя. От земли поднимался пар, пахло травой и сыростью. Несколько раз в лавровых деревьях вскрикивали дрозды. «Сюда можно было бы приходить чаще, — подумал Лоран, — это почти как навещать старика отца. Вооружившись зубной щеткой и маленьким скребком, всё вычистить, привести в порядок. Подправить стершиеся буквы». Он почувствовал, как кольнуло сердце. У него не было ни фамильного склепа, ни могилы, ни даже просто плиты, на которой было бы написано имя его тети. Ничего, что связывало бы ее с этим миром.
Лоран и Этель поженились очень скоро, почти не раздумывая. В маленькой церкви Сен-Жан-Батист-дела-Салль, со старинной мозаикой, над которой любил потешаться Александр: «Не препятствуйте детям Моим приходить ко Мне — это лифт наверх для усопших!»
Лоран Фельд не внушал доверия. Но ведь Иисус тоже был евреем! Со стороны Лорана свидетельницей была его сестра Эдит, а со стороны Этель — старый духовник, когда-то давно впервые торжественно причастивший ее.
Этель очень хотелось, чтобы на его месте оказалась Ксения, но годы войны стерли, смыли все следы. Ксения и Даниэль Доннер пропали, уехали, не оставив адреса, скрылись на другом конце света, может быть где-то в Швейцарии.
Жюстина присутствовать не смогла — или не захотела. Сослалась на плохое самочувствие Александра, в последнее время сильно сдавшего, на отсутствие денег и на усталость. На самом деле ей было стыдно или что-то вроде того. Ей не хотелось видеть свою дочь, от которой она наконец-то освободилась, и она испытывала досаду, раздражение: «К чему? Ты даже не собираешься жить в Париже». Этель сделала вид, что поверила ей: «Тогда ты приедешь к нам туда, в Канаду». Жюстина пообещала. Однако ехать поездом, пароходом… Они расстались навсегда.
Париж в августе был искорежен зноем, опьянен новой свободой. Флаги, транспаранты. На по-прежнему пустынных шоссе — английские, американские, канадские бронемашины в сопровождении еле передвигающихся автомобилей ВФС[61]. Патриоты, размахивая флагами, разъезжали на автобусах по площадям. Как-то раз в толпе Этель плотно обступили мужчины, и, несмотря на то что она изо всех сил вцепилась в руку Лорана, ее как будто понесло сильным течением. Солдаты крутили ее туда и сюда, вальсировали с ней под звуки оркестра, спрятавшегося под сенью деревьев. Один из них грубо, почти до боли, поцеловал ее, а его руки гладили ее тело, тискали груди. Этель закричала, и они пустились наутек, растворившись в ночи. Она прижалась к Лорану — колени дрожали, сердце рвалось из груди. Когда Лоран сказал, что это были канадские солдаты, она вдруг ощутила даже что-то вроде радости и улыбнулась. Они, ее новые соотечественники! Ей почти захотелось увидеть их снова, узнать их имена.
После бракосочетания они целыми днями блуждали по городу, перебираясь из отеля в отель. Из одного квартала в другой — наугад. Улица Бломе — отель «Бломе». Улица Фальгьер — отель «Флёри», улица Вожирар — отель «Пломьон», улица Дюто — отель «Вояж». Улица Эдинбур, недалеко от вокзалов, — отель «Эдинбур», улица Жан-Бутон — отель «Вояжёр», улица де Депар — отель «Бретань». В Латинском квартале улица де Бюси — отель «Луизиана», улица Месье-ле-Принс — отель «Балкон», улица Серпант — отель «Эколье». На севере, в квартале Гутт-д'Ор, на Монмартре, в Бют-Шомон. Маленькие, жарко натопленные комнатки, но в ванных все равно приходилось принимать только холодный душ — не хватало угля для всех котлов. Багажа у них почти не было, лишь маленький чемоданчик Лорана с бритвой, личными вещами Этель и нижним бельем. Иногда взгляд консьержки осуждающе вспыхивал, но чаще хозяйка отеля с понимающим видом называла их «голубки» или что-то вроде этого. Этель такая ситуация задевала: «Ты же понимаешь, они думают, будто мы не женаты!» Лоран только смеялся над ней и однажды сделал вид, будто ошибся, заполняя карточку посетителей: «Мадемуазель…» — но сразу же исправил: «Мадам».
