- Ты с ума сошёл! Почему без плаща?
Она хочет отдать мне свой, но я говорю: "Ничего, не простыну".
- Ещё как простынешь! И ноги мокрые.
Обидно, быть на море и даже не замочить ног. Какое море, март месяц!
И она уводит меня в тепло.
Разве не банально? Познакомились? На море. На пляже, где же ещё.
И сразу же любовь. Как принято.
Чайки терзали жалобами ветер. Белесое небо окутывало тёмные очертания холмов, и нельзя было различить, где оно кончается, и начинается море пелена.
Пирс.
Мы были на пирсе.
Она возвращалась на берег, а я шёл ей навстречу. Я увидел её ещё издали одинокая тёмная фигурка, женщина. И ни души вокруг, на всём побережье, в такую погоду... Я смотрел, как она идёт от края песка, над морем, и останавливается, пережидая брызги каждый раз, когда волна разбивалась о пирс.
Я видел, как она повернулась и пошла обратно.
Я подумал, что мы сейчас разминёмся, и всё кончится, но мы встретились взглядами и замерли.
И уже не могли разойтись так просто.
Потом она сказала мне, что это произошло помимо её воли.
Со стороны это выглядело так, как будто я преградил ей дорогу.
- Я в первый раз на море. Здесь, кажется, принято знакомиться без церемоний?
И тогда я услышал её голос.
- Что ж,- сказала она.- Давайте познакомимся.
Голос у неё был низкий и звучный, но мягкий, что-то отзывалось ему внутри, где-то глубоко. Говорят, бархатный. Бархатный голос.
Она сказала, что с первого взгляда приняла меня за девушку, но разглядела, что плащ застёгнут на мужскую сторону.
Два дня и три ночи мы не выходили из номера.
Она допытывалась, были ли у меня женщины. Я сказал, что нет. Она сказала, что не верит, требовала, чтобы я сказал правду.
Чтобы я рассказал ей всё.
- Рассказывай мне. Всё-всё! Ничего не бойся.
- Как на исповеди?
- На исповеди всего не говорят,- сказала она.
Она захотела, чтобы мы обменялись крестиками, и я подумал: "А можно ли? Ведь у нас разные?"
Но она сказала: "Дева Мария видит нас. Она поймёт, ведь она женщина".
И она надела мне на шею свой крестик, католический крестик на серебряной цепочке.
Я чувствовал, что она сильнее меня. И это было приятно. Никогда раньше так не было. И я рассказывал ей, как было раньше, а она вдруг начинала ревновать, требовала: "Люби меня!"
А я говорил: "Я никогда не любил раньше. Я не знал, что такое любовь".
Я не знал, что такое страсть, я читал о ней, но не мог представить, что женщина может быть такой.
Иногда она оговаривалась: "Ты одна у меня!"- когда она начинала говорить быстро-быстро, уже не словами, а самим голосом, и вдруг срывалась на шёпот.
И однажды я не выдержал и сказал: "А муж?"
Она посмотрела на меня так, как будто я произнёс неприличное слово. Потом неприязненно повела плечами: "Это была ошибка".
- Забудь про всё, как будто ничего не было!..
И только теперь мы родились...
Всё прошло, мы одни...
Она повторяла: "Мы одни".
- Посмотри, вокруг никого!
Здесь, сейчас, всегда, в целом мире, одни, одни, ты одна у меня!
От неё невозможно было ничего скрыть, и я исповедовался ей, а она слушала, жадно, как любила, жадно искала всегда только одного.
- Но ты не любил её?
- Но между вами ничего не было? Не ходи туда больше. Никогда, слышишь? Не связывайся с ними. Никогда не ходи к ним. Уж я-то их знаю.
Я подумал: "Откуда она может знать?"
- Но ты не стал звонить ему?
- Я же сказал, нет.
- Я верю,- шептала она.- Я верю тебе.
Я думал, правда ли это? Она не верит мужчинам.
Она боится, что я стану таким, что это придёт откуда-то, ворвётся и отнимет меня у неё. Предчувствие?
Но что!
Когда мы одни в целом мире!..
Когда я отдавался ей, изнемогая от наслаждения, когда она становилась одним пылающим комком страсти и становилась вдруг больше самой земли, всего мира, и я падал в неё и растворялся в ней, и не было уже ничего больше... Тишина.
Она борется с чем-то?
Когда она вдруг становится задумчивой, о чём она думает?
Я не спрашивал её. Она знала больше меня.
Если я обижался, она обращала всё в шутку. Она смеялась, подшучивая надо мной.
Я был от неё без ума.
Иногда мне становилось страшно, когда я думал о том, что она для меня всё. Что, если я потеряю её? Это будет конец.
