Александр не ответил. Взгляд его витал над бескрайними просторами Атлантического океана. Вудхилл понял, что мысленно Александр уже в тысячах миль отсюда.
— Что-нибудь еще, сэр? — снова спросил он.
Александр нервно вздернул голову.
— Что? Ах, да. Нет, ничего не надо.
Вудхилл кивнул.
— Хорошо, сэр. — И направился к пилотской кабине.
— Вудхилл?
Летчик обернулся.
— Да, сэр?
— Я забыл вас поблагодарить, — быстро сказал Александр. — Я очень ценю все, что вы для меня сделали.
Вудхилл улыбнулся.
— Это мой долг, сэр.
Александр не ответил. Он даже не заметил, как летчик вернулся в кабину. Он с головой ушел в себя.
В иллюминатор лайнера Александр отчетливо видел развалины Парфенона, ярко освещенные прожекторами, установленными на вершине Акрополя. Самолет уже кружил перед посадкой в аэропорту Хелленикон, и величественные руины были видны сверху как на ладони. В тысячный раз Александр задумался — успеет ли? Или — прилетит слишком поздно?
Самолет приземлился. Александра встретил вертлявый приземистый человечек, представитель администрации аэропорта. Его задача состояла в том, чтобы без помех провести Александра через таможню.
— За воротами целая толпа репортеров, мистер Киракис, — предупредил он, с трудом поспевая за Александром. — Мне придется вывести вас через другой подъезд.
— Откуда они узнали о моем прилете? — раздраженно спросил Александр.
— Просто не представляю, сэр, — быстро и словно виновато пожал плечами коротышка. — Мы предупредили только тех из них , кого нельзя было не предупредить. Ума не приложу, как пронюхали эти ищейки. Вот ведь бестии!
— Разумеется, — презрительно бросил Александр. — Похоже, не все ваши служащие умеют держать язык за зубами.
Когда они вошли в здание аэропорта, вход в который охраняло трое вооруженных до зубов солдат, человечек уже начал заметно отставать от Александра, который, не обращая на него внимания, шел вперед быстро и размашисто. Бедный служащий, не переставая, молился про себя, чтобы ничто не сорвало их планов. Он знал, что молодой магнат страшно спешит и панически боялся, как бы чего ни случилось.
Между тем Александр уже не скрывал своего раздражения. Нетерпеливо дождавшись, пока в его паспорте оттиснули въездную визу, он быстро миновал таможню, на выходе из которой его встретил Фредерик Казомидес, первый вице-президент Европейского отделения «Корпорации Киракиса». Казомидес должен был проводить Александра к вертолету, поджидавшему на отдельном взлетном поле.
— Я страшно огорчен известием про мадам Киракис, — сказал Казомидес по дороге. — Даже трудно подобрать слова, чтобы выразить вам…
Александр жестом остановил его.
— Да, я все понимаю, — промолвил он. — Скажите, вам что-нибудь известно о её нынешнем состоянии?
Казомидес беспомощно пожал плечами.
— Боюсь, что нет, — ответил он. — После разговора с вашим отцом прошло уже несколько часов. Он сказал, что дело совсем плохо, и что счет идет уже не на дни, а на часы… Извините, — поспешно добавил вице-президент, увидев, как болезненно исказилось лицо Александра.
Александр кивнул, но ничего больше не сказал. Да и что он мог сказать?
Казомидес распахнул перед ним тяжелые створки двойных стеклянных дверей и отступил в сторону.
Александр вышел на свежий ночной воздух, и пилот вертолета, заприметив его, тут же запустил двигатель, давая понять, что готов немедленно взлететь. Александр повернулся к Казомидесу.
— Спасибо, Фредерик.
Казомидес кивнул.
— Надеюсь, что вы поспеете вовремя.
Александр бегом устремился к вертолету, прикрывая руками лицо от слепящих огней и бешеного ветра от вращающихся лопастей винта. Вскарабкавшись на борт, он бросил прощальный взгляд на Казомидеса, а вертолет взмыл в воздух и, заложив крутой вираж, взял курс на юго-запад.
Короткий перелет из Афин на принадлежавший Киракису остров покачался Александру бесконечным. Всю дорогу он не раскрывал рта, пытаясь вспомнить, когда же был дома в последний раз. Дома. Вот уже без малого девять лет он постоянно проживал в Нью-Йорке, а до того жил в Бостоне в течение шести лет, пока обучался в Гарвардском университете. И все же он до сих пор считал своим домом этот остров. Как же счастлив он был там в детские годы. То был, пожалуй, самый светлый период в его жизни.
