— Он весь погружен в себя, как будто живет в совершенно ином мире, — сказала она Нику той же ночью, когда они лежали в постели. — И внутри у него какая-то давящая пустота — она почти осязаема.
Ник уставился в потолок.
— На долю этого человека выпало немало страданий, малышка, — тихо сказал он.
Мередит приподнялась на лотке.
— Но что же случилось, Ник? Я знаю только, что его жена и ребенок погибли.
— Подробности я и сам не знаю, — промолвил Ник, поворачиваясь лицом к ней. — Да и никто, по-моему, не знает, кроме самого Тома. Сам же он об этом не говорит.
— Неужели он так никогда и не рассказал никому?
— Насколько мне известно — нет.
— Но ведь об этом столько писали ещё много лет… До сих пор люди вспоминают…
— Да, я знаю, — кивнул Ник. — Но Том никогда не выражал желания беседовать с кем-либо на эту тему, и уж тем более — с представителями прессы. Это горе, которое он запер у себя внутри и выпускать не собирается.
— И даже тебе никогда не рассказывал?
— Я же сказал — сам он говорить об этом не хочет, а я никогда не спрашивал, — терпеливо пояснил Ник, погладив её по руке. — Думаю, что будь у него желание с кем-то поделиться, он бы мне рассказал. Мне известно лишь то, что он сказал тогда, сразу после этой трагедии. Он снимал очень крупную картину и прямо на съемках произошел какой-то несчастный случай, в результате которого погиб его сын. А Элизабет — его жена — не смогла перенести этого удара и вскоре умерла. От сердечного приступа, кажется.
— И по прошествии стольких лет он все равно отказывается об этом вспоминать, — недоверчиво промолвила Мередит.
— Да, и я нисколько его не виню, — угрюмо сказал Ник. — Люди, побывавшие в аду, предпочитают не хвастать своими похождениями.
— Если бы его кто-нибудь разговорил…
Ник привстал.
— Послушай, Мередит, я понимаю, что ты задумала, но, поверь мне — ничего у тебя не выйдет. Ни с тобой, ни с кем-либо ещё он беседовать на эту тему не станет. С какой стати после стольких лет молчания вдруг раскрывать перед кем-то душу?
— Может быть, если ты его попросишь…
— Нет, — жестко оборвал её Ник. — Не впутывай меня, пожалуйста. Я же говорил тебе, Мередит — я относился к Райану как к отцу. И, если он хочет, чтобы его жена и сын покоились в мире, то это его полное право. Раз он решил страдать в одиночку, никто не должен ему мешать.
— А ведь поговаривают, что Том Райан уже на излете, — не унималась Мередит. — Всколыхнув интерес к этой давнишней истории, он может дать новый толчок собственной карьере.
— Мне кажется, что ему наплевать на карьеру, — отрезал Ник. — После этой кошмарной трагедии он утратил к ней интерес.
— Значит ты не хочешь, чтобы я взяла у него интервью? — констатировала Мередит. — И на твою помощь я могу не рассчитывать.
— Не хочу — врать не стану, — признался Ник. — Я слишком люблю Тома. И мне совершенно не по душе, что кто-то собирается нажиться на его горе.
— Нажиться? — вскинула голову Мередит. В голосе её звучало нескрываемое изумление.
— Вот именно. Ясно ведь — он не хочет, чтобы все подробности этой истории стали известны широкой публике. В противном случае он бы уже давно обо всем рассказал. И уж тем более он не станет делать этого сейчас — даже во имя пресловутой карьеры. Ты согласна?
После некоторого молчания Мередит ответила:
— Да, об этом я не подумала.
— Ты думала только о повышении рейтинга передачи?
— Конечно, но…
— Эксклюзивное интервью с Томом стало бы неплохим толчком для твоей карьеры, верно? — Ник посмотрел на неё в упор. — Я тебя не виню, малышка — ты вправе быть амбициозной. Здоровое честолюбие никому не вредит. Оно и мне не чуждо. Но только я против того, чтобы кто-то наживался на Томе. После случившегося он и так умирает медленной смертью. Приставать к нему с расспросами — все равно, что столкнуть его в пропасть.
— Так значит это правда? — спросила Мередит.
— Что именно? — недоуменно переспросил Ник.
— Я слышала, что после этого он здорово запил и до сих пор частенько засиживается в барах, порой упиваясь до бесчувствия. Во всяком случае настолько, что за руль потом сесть не в состоянии.
— Не знаю, — сдавленным голосом произнес Ник. — Сам я его пьяным никогда не видел. Но одно я знаю наверняка — я не хочу, чтобы к нему приставали, пытаясь разворошить прошлое.
