Сентилл потянулся к своей шпаге.
Кто-то из старших тронул Эсмонда за плечо.
— Послушай, Морнбьюри, не лучше ли отложить выяснение отношений? Вы оба слишком пьяны… — начал он.
Но Эсмонд оттолкнул его и со стальным блеском в глазах ринулся на Сентилла.
— Ты позволил себе упомянуть всуе святое для меня имя и гнусно насмехаться над моей утратой! За это, Сентилл, ты заслуживаешь смерти! И я убью тебя!
Присутствующие расступились. Эсмонд и Филипп сняли жилеты и остались только в рубашках и брюках.
Дуэль получилась стремительной и короткой. Эсмонд дрался несравненно лучше, но на этот раз ему было мало обезоружить противника — он вонзил в его горло шпагу. С захлебывающимся криком Сентилл повалился на пол, и к разводам от вина на его рубашке добавились огромные пятна крови.
Свидетели происшедшего заговорили все разом:
— О Господи, ты убил его, Морнбьюри…
— Что теперь будет?!
— Что будет, когда это дойдет до королевы?..
— Конечно, Морнбьюри просто вздорный юнец, но и Сентилл тоже хорош — нечего было дразнить его…
Эсмонд не отрывал взгляда от только что убитого им человека. Почему-то эти остекленевшие глаза и мраморная бледность щек воскресили в нем печальные воспоминания о Доротее, лежащей в гробу. Ужас охватил его — нет, он не хотел лишать Сентилла жизни… Эсмонд поспешно обтер шпагу, накинул пальто и вышел. Никто не пытался его остановить.
Теперь Эсмонд окончательно протрезвел. Ветер обдувал его посиневшее, как у мертвеца, лицо, но не в силах был загасить пожар, бушующий у него в душе. В отчаянии он стучал кулаком себе по лбу.
— Господи, Господи, что же я натворил! Зачем мне теперь жизнь…
Дома он разбудил одного из слуг, приказал оседлать лошадь и, не переодеваясь, поскакал по Мэллу в сторону окраин. Выехав за пределы Лондона, Эсмонд пустил лошадь галопом. Он несся как сумасшедший, пытаясь в бешеной скачке совладать со своими чувствами. Но, проскакав в таком темпе пару миль, лошадь вдруг споткнулась и сбросила его. Эсмонд запомнил только, как перелетел через седло, после чего погрузился в черноту. Лошадь поскакала дальше одна.
Эсмонд пролежал без сознания до самого рассвета. Из раны на голове сочилась кровь.
Там его и нашли двое монахов-доминиканцев из Клемфорда, которые вышли поутру на рынок. Этот небольшой монастырь располагался на берегу реки и являл собой один из последних оплотов римской католической церкви, оставшихся в Англии со времен Реформации. У нынешней королевы он был не в чести.
Монахи приютили Эсмонда и устроили его в одной из келий. Почти сутки он не приходил в себя, и они тщательно за ним ухаживали.
Тогда он еще не знал, что проведет в этом монастыре долгих шесть месяцев…
Наконец Эсмонд решился покинуть монастырь и поехать домой в Морнбьюри. На дворе стоял хмурый декабрь.
Настоятель вышел за дубовые ворота попрощаться. Это был строгого вида мужчина, лет пятидесяти. Впрочем, теперь Эсмонд смотрелся рядом с ним, как ровесник, — за полгода жизни в монастыре он стал выглядеть намного старше. С лица его сошел летний загар. В каштановых локонах появилась первая проседь. Неровный шрам, оставшийся после раны на скуле, к счастью, был скрыт под волосами (когда в ту роковую ночь его сбросила лошадь, он поранился об острые камни).
Одет он был просто: в сюртук и накидку с высоким воротником и капюшоном. Суровое выражение лица вполне соответствовало аскетичному наряду — так и должен выглядеть человек, который взял себя в руки и справился с собственными страстями.
— Благодарю вас, святой отец, за доброту и участие, проявленные ко мне в этих стенах, — сказал он, откланиваясь.
— С Богом, сын мой, — последовал ответ. — Пусть Господь наш Иисус Христос наставит тебя на путь истинный и укрепит твою заблудшую душу. Ибо душа наша вечна, а плоть презренна.
Слова эти эхом отдавались в голове Эсмонда, когда он трясся в повозке по ухабистой дороге.
Лондон остался позади. И пока у него не было желания туда возвращаться. Впрочем, даже если бы он и хотел, то все равно бы не смог. Он достал из кармана сюртука пачку писем — два из них были с королевской печатью.
Эти послания настигли его вскоре после того, как он попал в монастырь. Однако некоторое время после несчастного случая монахи запрещали ему читать, так как это могло вызвать сильные головные боли и даже необратимую слепоту. Письма ему принесли только тогда, когда он мог уже сидеть и нормально воспринимать окружающее. Большинство из них было от Арчи — другие просто не знали, что Эсмонд живет в монастыре.
