Они наблюдали за тем, как Деклан прорывается сквозь их ряды к дому, который был теперь уже полностью охвачен пламенем.
– Она там?! – кричал он, суматошно мечась то назад, то вперед в поисках входа.
Но входа не было. Пожар был слишком сильным, все двери горели.
Он подбежал к Илаю Пинчину.
– ОНА ТАМ?! – прокричал он ему прямо в лицо.
Илай не шелохнулся.
– Ты сам навлек на себя эту беду, парень, – сказал он своим громогласным шепотом, и хотя в Шуме людей, окруживших дом, чтобы не дать Мо уйти, Деклан видел ужас от того, как высоко вздымалось пламя, от того, во что они ввязались, были в нем и вызов, и злость.
Непривычная злость из-за того, что Деклан был близок с самкой спэка.
– Ты знал, – сказал Деклан, – знал о нападении по дороге в Хейвен.
– Твоя мать мертва, парень, – участливо сказал Илай, – но твой Шум по-прежнему бушует мыслями о том, как защитить тварь, убившую ее.
– Она не тварь! И ни на кого не нападала, – сказал Деклан. – Это были…
Но его остановил кулак Илая, ударивший прямо в лицо. Мальчик упал на влажный песок, выплюнул окровавленный зуб и на мгновение задумался, не сломана ли у него челюсть.
– Решай, с кем ты! – сказал Илай, стоя над Декланом, и в его Шуме, жутком, неумолимом Шуме, проявилось начало пожара.
Эхом раздавались крики Мо, пойманной в ловушку внутри.
Крики, которые постепенно утихли, а пожар продолжил бушевать.
Деклан вскочил, покраснев от злости, и налетел на Илая с кулаками.
Тот легко отмахнулся от него, и Деклан опять упал на землю. Голова кружилась. Пожар пылал так сильно, что он уже ощущал запах воспламенившейся на нем одежды.
Мо, думал он. Мо.
Но на этот раз он не смог подняться. Он скорее чувствовал, чем видел, как толпа расходится, тает в ночи.
А позади него догорал дом. Мать убита, Мо умерла.
Меньше чем за день он лишился всего, что имел.
* * *
Он очнулся и понял, что лицо его забинтовано. Настали сумерки. Пожар до сих пор пылал. Хотя языки пламени уже не поднимались так высоко, как прежде, жар по-прежнему был все так же силен. Его оттащили подальше, чтобы уберечь от ожога.
Оттащила его госпожа Койл.
– Ты не смог бы ее спасти, Деклан, – сказала госпожа, склонившись над ним и вытирая кровь с его лица, – у тебя не было шансов.
Он посмотрел на нее. Челюсть болела так, что он едва мог говорить. Но теперь он все понял и не собирался молчать.
– Вы… – с вызовом сказал он. – Вы отвели меня туда…
– Я сделала все что могла. Я могла спасти одного из вас или потерять обоих. Я должна была сделать выбор, и я его сделала, – сказала она, склонившись над ним и перематывая его лоб новым бинтом.
– Они знали о нападении. Вы сказали, что им ничего не известно. Вы увели меня, чтобы дать им возможность…
Он повернулся к пылающим руинам. Мо, подумал он, чувствуя, как его тело сжимается в комок от охватившего его горя.
– Все, что я сказала тебе, правда, – ответила госпожа Койл. – Твоя мать мертва. Началась война со спэками. Илай Пинчин узнал обо всем прежде, чем я смогла что-то сделать, и горожане были готовы повесить вас обоих на ближайшем суку. – Вид ее был решителен. – Я отговорила его, позволив вместо этого сжечь дом.
– Внутри которого осталась она. – Деклан смотрел на госпожу, не веря тому, что он слышит. На глаза навернулись слезы. – И теперь вы считаете, что совершили геройский поступок.
Госпожа Койл мотнула головой:
– Иногда тем, кто стоит во главе, приходится совершать ужасные, нечеловеческие поступки, Деклан.
Он сел. С бо́льшим трудом, чем хотелось бы, но сел, а затем встал на ноги. Госпожа Койл по-прежнему стояла на коленях.
– Она погибла, госпожа, – сказал он.
– Мне очень, очень жаль, Деклан.
– Она погибла, – сказал он снова, сжав кулаки. – И вы поплатитесь за это жизнью.
Госпожа Койл не шелохнулась, даже не моргнула:
– Значит, так тому и быть.
И ее решительность скорее, чем что-то еще, заставила его сделать шаг. На ее лице все еще была написана уверенность в своей правоте. Он огляделся и нашел короткую, толстую доску, отвалившуюся от дома. Она почернела, но уже не горела. Он поднял ее, понимая, что собирается сделать с ней, и это ужаснуло его, но так, будто он видел этот ужас со стороны.
