– А кто напугал до смерти Изолайн де Гранльё? Тоже она?
– Да, это она принесла в дом змею. Благодаря змее мы и напали на ее след и выстроили цепочку. Несколько дней назад в доме, который принадлежал Элене Мареску на Монмартре, нашли мертвым работника, который присматривал за змеями. Она их держала у себя и выращивала. Представьте себе, что она принимала себя за сказочную Вуивру!
– И она убила госпожу де Гранльё-старшую в исповедальне?
– Нет, госпожу де Гранльё убил Карл-Август. И Агату Тиммерманс тоже. Добавлю, что мадемуазель де Режий вполне оправданно искала убежища в имении Водре-Шомар. Она последовала бы за всеми остальными жертвами, как только ее супруг получил бы ее приданое, вовсе не маленькое, надо сказать.
– С этой мадемуазель де Режий я вообще ничего не понимаю! – возмущенно начал Адальбер. – С одной стороны, она готова влюбиться в любого пуделя с бантом, а с другой, продолжала слушаться негодяя Карла-Августа.
– Ты не пудель с бантом, – насмешливо заметил Альдо.
– Я – нет, но она по-прежнему оставалась под влиянием Карла-Августа, хотя искренне старалась вырваться из его лап.
– Что ж, примерно так же Элена подчинила себе Хагенталя. Это она, переодевшись священником, убила Георга Ольже. Гуго должен был быть следующим.
– А что теперь будет с Гуго? Он так долго отстранялся от всех историй, а теперь…
– Почему он старался держаться в стороне? Что его удерживало? Неужели вера?
– Представьте себе, вера. Даже зная, что Карл-Август убил его мать, Гуго с ужасом отвергал мысль о мести этому чудовищу. А Карл-Август – настоящее чудовище, иначе его не назовешь.
– И это чудовище – его отец?
– Да. Мысль об отцеубийстве приводила его в ужас. Он выстрелил в него только ради спасения мадемуазель дю План-Крепен. Обнаружил наставленный на несчастную пистолет, увидел, в каком жалком состоянии она находится, и погубил навек свою душу.
– Вы его арестуете?
– Нет. Выстрел можно считать законной самозащитой. К тому же молодой человек сам выбрал для себя заточение.
– Какое же?
– Самое суровое из всех возможных, если всерьез соблюдать устав. Он выбрал для себя монастырь Гранд Трап в Нормандии в местечке Солиньи. Там он будет жить в бедности, соблюдая обет молчания, молясь и обрабатывая землю. Зато под взглядом Господа Бога. Все свое достояние он оставляет Матиасу, своему верному товарищу, который всегда был ему больше, чем слуга.
– Даже своих обожаемых лошадей? Он же любит их без меры!
– Их в первую очередь. Матиас любит их ничуть не меньше. И вообще он славный малый.
К мужчинам присоединилась госпожа де Соммьер, которая только что приехала из больницы. Ее окружили, засыпали вопросами, но лучшим ответом на них была сияющая на ее лице улыбка.
– Мари-Анжелин гораздо лучше, – объявила она, снимая шляпу. – Врачи больше не скрывают, что ее возвращение к жизни – настоящее чудо, которым она обязана необыкновенной крепости своего организма. Но понадобится немало времени, чтобы все раны затянулись. Хотелось бы мне знать, откуда Хагенталь узнал об этой ловушке – погребе, где стена может отвориться и затвориться, навек завладев своей жертвой.
– Думаю, обнаружила ловушку его сообщница. И поместила туда мадемуазель дю План-Крепен. Только женщина способна на такую жестокость: обречь узницу на медленную, мучительную смерть в обществе мумии новобрачной, – сказал Ланглуа, беря из рук Альдо протянутую ему сигарету.
– За подобный садизм любого наказания мало, – вспыхнул Адальбер. – Разве что смерть, но во Франции женщины больше не поднимаются по ступенькам эшафота.
– В Англии нет подобных деликатностей. «Вуивра» скрылась, но ненадолго. Все полиции предупреждены, Интерпол ее разыскивает по всей Европе. Со дня на день ее постигнет справедливое возмездие.
– Мы все этого желаем, – сурово произнесла маркиза. – Нельзя жить спокойно, когда воплощенное зло разгуливает по улицам.
– Можете быть уверены, я не выпущу ее из-под контроля, – успокоил маркизу Ланглуа. – Но, на мой взгляд, вам пора возвращаться в Париж, как только позволит здоровье План-Крепен.
Маркиза рассмеялась:
– Впервые в жизни вы назвали ее просто План-Крепен.
