Талейран - страница 115

Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона:

«Он обладал искусством понимать людей, с которыми имел дело, угадывать их слабости и играть на них… Он был замечательно остроумным собеседником в салоне. Его остроты облетали Париж, Францию и даже Европу и становились пословицами; так, он пустил в ход знаменитое изречение (не им первым, впрочем, сказанное), что язык дан человеку, чтобы скрывать мысли. Убеждений Талейран не имел; он руководствовался исключительно жаждой богатства, власти и денег»[582].

Д. С. Мережковский (1865–1941) — русский писатель и философ:

«Талейран, в своем роде, существо необыкновенное: человек большого ума, но совершенно пустого, мертвого, потому что всякий живой ум уходит корнями своими в сердце, а у него, вместо сердца, щепотка могильного праха или той пыли, на которую рассыпается гнилой гриб-дождевик. И он это знает, чувствует свою бездонную, внутреннюю пустоту, небытие и злобно-жадно завидует всем живым, сущим, — Наполеону особенно, потому что он сущий, живой по преимуществу.

Чем же они связаны? Тем, что Наполеону кажется в Талейране деловым реализмом, гениальною небрезгливостью к самой смрадной из человеческих кухонь, — политике. Да, этим, но и чем-то еще, более глубоким, трансцендентным. Кажется, они связаны, как Фауст и Мефистофель, человек и его потусторонняя “тень”: самое несущее прилипло к самому сущему»[583].

Джон Вилсон Крокер (1780–1857) — британский государственный деятель:

«Он немного тучен для француза, у него слабые лодыжки и деформированные ноги, заставляющие его передвигаться какой-то странной рысью. Лицо его ничего не выражает, разве что отражает нечто вроде алкогольного ступора. Действительно, он выглядит как постаревший, подвыпивший и хромой школьный учитель. Голос у него глубокий и хриплый»[584].

Марсель Брион (1895–1984) — французский историк и писатель:

«В действительности за этим отсутствием выразительности крылись размышления и планы государственного деятеля, верившего в необходимость реставрации, но понимавшего, что возможно и возвращение Орла[585] — ближайшее будущее это скоро подтвердит, — и намеревавшегося не только остаться в этой игре при своем интересе, но также обеспечить интересы Франции, какой бы оборот ни приняли впоследствии события. <…>

Это не подвыпивший учитель начальной школы, каким его изображает английское недоброжелательство, но государственный деятель, прозорливый и осторожный, все более подозрительный по мере приобретения опыта в условиях неустойчивости человеческих ценностей и огромной ответственности, выпавшей на долю этого выразителя интересов Франции»[586].

Дэвид Лодей — современный английский писатель и журналист:

«Талейран осуществил свою заветную мечту — добился мира и для Франции, и для Европы — по крайней мере, на какое-то время. В этом смысле он был настоящим патриотом, в чем сам князь никогда не сомневался: кровь Перигоров не позволила бы ему поступать иначе. Совсем другое дело — национальное признание. Не он, а человек, которого он поверг, остался навеки в памяти французов. Личная слава, популярность всегда были и остаются самой дорогой и желанной наградой человеку, а не мир и цивилизация, к чему стремился Талейран»[587].

Карл Людвиг Берне (1786–1837) — немецкий публицист и писатель:

«Талейрана упрекали, что он последовательно предавал все партии, все правительства… Но он вовсе не предавал: он только покидал их, когда они умирали. Он сидел у одра болезни каждого времени, каждого правительства, всегда щупал их пульс и прежде всех замечал, когда сердце прекращало свое биение. Тогда он спешил от покойника к наследнику, другие же продолжали еще короткое время служить трупу.

Разве это измена? Потому ли Талейран хуже других, что он умнее, тверже и подчиняется неизбежному? Верность других длилась не больше, только заблуждение их было продолжительнее. К голосу Талейрана я всегда прислушивался, как к решению судьбы… Мне хотелось, чтобы этот человек жил у меня в комнате: я бы приставил его, как барометр, к стене и, не читая газет, не отворяя окна, каждый день знал бы, какова погода на свете»