— А что, опять? — спросил Сергей. — Опять взялся за тебя?
— Заявил, что прекращает строить аэроплан.
— Это он врет, — проговорил Ганьшин. — Для чего же он заказывает бомбосбрасывающий аппарат? Да и мотор уже плывет по океану.
— По океану? — изумился я.
— Да. Из Америки. «Гермес». Двести пятьдесят сил, — объяснил Ганьшин.
У меня вырвалось:
— Ого!
В те времена американский авиамотор фирмы «Гермес» мощностью в двести пятьдесят лошадиных сил считался последним словом техники.
— Шут его знает, не пойму, когда он врет, когда не врет, — продолжал Ладошников. — Сегодня вызвал меня и сказал, что раскрывает мне все карты. Денег, мол, совершенно нет. Жизнь, мол, берет за глотку, поэтому он вынужден… Ну, и так далее… В общем, все свелось к тому, что он опять потребовал от меня идей… Новых идей! Сногсшибательных идей!
— А проект аэросаней? Что же, ему мало?
— Мало. Ему надо что-то такое, чтобы…
— Что-то уму непостижимое? — подсказал я.
— Вот-вот… Такое, чтобы немедленно принесло ему деньгу… А то действительно, черт его возьми, он вылетит в трубу.
— У меня есть одна идея, — скромно заявил я.
— Какая?
— Выбросить из автомобиля коробку скоростей. По-моему, над такой задачкой стоит поломать голову.
— Наш патрон не клюнет, — сказал Ганьшин. — Не действует твоя коробка на воображение.
Я с готовностью предложил еще несколько своих идей. Однако в данных обстоятельствах ни одна из них не была признана подходящей для Подрайского. Улучив удобную минуту, я задал вопрос, который, не скрою, меня очень занимал:
— А как он платит за идеи? Извините, Михаил Михайлович, мою неделикатность, но сколько, например, он заплатил вам за аэроплан?
Ладошников расхохотался.
— Ты, Алексей, не имеешь никакого понятия о Подрайском. Но и ты скоро услышишь: «Доходы в будущем». Пока же… Как видишь, он сам тянет с меня. Плачу изобретениями… Только бы строил…
Разумеется, я скоро узнал Подрайского поближе. О его таинственной личности непрерывно ходили всякие слухи среди сотрудников лаборатории. Он казался всемогущим: имел доступ в так называемые лучшие дома Москвы, был своим человеком в гостиной московского генерал-губернатора; говорили, что у него колоссальные связи в Петрограде, что он вхож к военному министру, и так далее и так далее. Мы знали, что его навещали и принимали у себя некоторые крупнейшие воротилы промышленного мира — Рябушинский, строивший автомобильный завод в Москве, Мещерский, владелец коломенских и сормовских заводов, и другие.
Подрайский всегда одевался в темно-синий костюм, который выглядел словно с иголочки; употреблял лучшие заграничные мужские духи; изумительно подстригал усы; постоянно был безукоризненно выбрит и прекрасно причесан на пробор. Разговаривал он, как-то вкусно чмокая губами, и сам казался сдобным, аппетитным. Мы прозвали его «Бархатный Кот».
Как вы увидите дальше, этот приятнейший Бархатный Кот был наделен необычайной оборотливостью. На Малой Никитской улице он снял особняк и устроил там, как я уже рассказывал, секретную военную научно-исследовательскую лабораторию. Штат лаборатории был подобран весьма своеобразно. У Подрайского был тончайший нюх на талантливых изобретателей. Он где-то их разыскивал, зачислял в штат лаборатории, и они работали там над осуществлением своих изобретений. Всякому, кто приносил интересную идею в лабораторию Подрайского, предлагалось подписать следующий контракт: вам за идею — десять процентов будущего дивиденда, остальное Подрайскому. Однако если вы приносили не идею, а вещь — Вещь с большой буквы, то есть уже сконструированную, уже в модели, вычерченную, рассчитанную, проработанную во всех тонкостях, — тогда предвкушаемые дивиденды делились в контракте поровну между автором и Подрайским: пятьдесят на пятьдесят.
Любитель точных определений, Сергей Ганьшин придумал великолепное название для фирмы Подрайского: «Чужие идеи — наша специальность». Наш патрон не знал, конечно, об этих язвительных шутках; сотрудники лаборатории всегда были с ним почтительны; он в высшей степени любил почтительность.
Достопримечательностью лаборатории был бакалавр Кембриджского университета, человек о огромной лопатообразной бородой, мы его звали «Борода». Когда в лабораторию приезжали генералы и солидные промышленники, Подрайский обычно представлял им бакалавра, выговаривая как-то очень вкусно этот титул. Впрочем, красавец бакалавр был по фамилии попросту Овчинников из волжской купеческой семьи. Ему-то как раз и принадлежала идея бомбосбрасывающего аппарата (контракт по низшему разряду — десять процентов за идею).
