«Происхождение романа таково, — писал Бек. — Военное издательство замыслило выпустить большую книгу в память погибшего в трагической аварии Петра Ионовича Баранова (прототип одного из персонажей «Таланта» — Дмитрия Ивановича Родионова. — Т. Б.), в прошлом в течение многих лет начальника Советских Военно-Воздушных Сил, а затем руководителя авиационной промышленности нашей страны. Дело ставилось по образцу горьковского «кабинета». Были привлечены «беседчики». Среди них вновь оказался и я. В ту пору были только что совершены исторические перелеты на Северный полюс и в Америку. Мне поручили повстречаться с создателями самолетов и моторов, производственниками и конструкторами… В итоге этих встреч в воображении возник еще неотчетливый, невыкристаллизовавшийся образ героя книги…» (См. подробнее «Страницы жизни» — т. I наст. издания, с. 42).
В 1940 году Бек приступил к непосредственной работе над «Талантом», которая была прервана войной. Уходя на фронт, писатель спрятал рукопись незавершенного романа и около двадцати блокнотов записей бесед, к нему относящихся, под лестницей дачного дома, где он работал до войны. Эти материалы в 1942 году сгорели. Уцелели лишь один из блокнотов и несколько листков рукописи. Сохранилось и начало романа, находившееся в другом месте.
После окончания войны, в 1945 году, Бек вернулся к систематической работе над романом. Во вступлении к одному из его черновых вариантов писатель рассказывает: «По уцелевшим листкам, этим своего рода обломкам, а также по памяти я долго восстанавливал погибшую рукопись. Порой приходилось вновь беспокоить тех, у кого я когда-то черпал материалы для книги… Набрасывая страницу за страницей, чтобы заполнить этой новой кладкой огромные проломы в рукописи, я порой сам удивлялся: получалось не по-прежнему. Мой герой уже как бы не слушался меня; не считался с принятым мною решением; разговаривал, действовал уже как бы помимо моей воли…» (Архив Бека).
В 1948 году роман был завершен и сдан в редакцию журнала «Новый мир». Высоко оценив его достоинства, редколлегия, возглавляемая в то время К. М. Симоновым, предложила, однако, план для переработки романа, в целом принятый автором.
Сохранив прежнюю композиционную структуру «Таланта», писатель создал ряд новых сцен и эпизодов (штурм Кронштадта, линия «строгой девочки» и пр.), сократил рассказ о блужданиях героя во времена нэпа, значительно расширил роль Н. Е. Жуковского, показал участие коллектива в создании мотора, ввел образ конструктора Ладошникова. «Дать атмосферу созидания, творчества, романтики, раскрепощения сил России, вдохновляющую молодого конструктора, героя романа…» — так определил Бек коренную задачу переработки романа в письме к А. Т. Твардовскому, в 1950 году пришедшему на пост главного редактора «Нового мира» (там же).
В 1951 году, в процессе пересоздания образа Соловьева, — такова была фамилия главного героя «Таланта», впоследствии Бережкова, — Бек записывает в дневнике: «…Вчера мне подумалось: в старом, прежнем «Таланте» я как бы сфотографировал… представителя, выразителя «нового поколения». Конечно, оно частью таково. Но это не торжествующий тип. Не должен быть торжествующим. И я гораздо лучше покажу время, эпоху, если дам нового Соловьева, — если покажу, как время его изменяет. И роман станет также средством такого изменения. Хочется сохранить колорит Соловьева, — его остроумие, легкомыслие, «искристость» (там же).
Не меньшее место в размышлениях автора над новой концепцией романа занимал образ Ладошникова, введенный в повествование как принципиально иной тип конструктора, цельный и бескомпромиссный (не случайно в одной из записей к «Таланту» Бек сравнивает Ладошникова с инженером Макарычевым, героем своих первых произведений о доменщиках). «Новое действующее лицо конструктор самолетов, на два-три года старше Соловьева… Этот человек должен играть такую роль в романе, чтобы название «Талант» могло бы относиться и к нему…» — писал Бек в тетради 1951 года, озаглавленной им «Заметки к переработке романа «Талант» (там же). В дневнике того же года читаем: «Исключительно важна линия Ладошникова. Его задавил старый режим, ему открыл новый — простор для творчества… Надо, чтобы читатель почувствовал, пережил это. Рисовать Ладошникова, все время рисовать Ладошникова (у Жуковского, далее под Кронштадтом). Выражать идею произведения (новую идею)…» (там же).
