— Вот-с, — произнес он, предъявляя прейскурант. — Не то-с…
Рыжий американец рассмеялся. Очевидно, у него был наготове неотразимый ответный ход. Протянув руку к панели, где были расположены измерительные аппараты, он проговорил:
— Русски прибор!
И замотал головой, показывая, что он, представитель американской фирмы, не может доверять нашей установке. Пожалуй, только в ту минуту я понял, почему вся его манера вызывала во мне смутную неприязнь. В его непринужденности сквозило явное пренебрежение.
Американец продолжал:
— О, этот прибор не для серьезный разговор!
Улыбка Подрайского стала несколько искусственной. Неужели и его задел тон американца? Нет, Подрайский остался Подрайским. Он был действительно взволнован, но лишь попыткой Вейла расстроить его хитросплетения.
Но Бархатный Кот не успел ничего вымолвить. Ладошников шагнул к американцу и, глядя на него в упор, отчетливо спросил по-английски:
— Больше ничего вы не имеете сказать?
Высокий — на голову выше толстяка американца, — сильный, костлявый, Ладошников был грозен. Конструктор аэроплана, он требовал ответа от фирмы, которая, вопреки своим обязательствам, так и не представила мотора обусловленной мощности. Вейл опешил перед этим натиском. Может быть, он испугался: как бы этот русский верзила не ударил? Однако, ничего больше не промолвив, Ладошников круто повернулся и пошел из лаборатории.
Вейл кинулся ему вдогонку. Американец мигом сообразил, что в интересах фирмы — поскорее поладить миром. Ссора с клиентами? Скандал? Ни в коем случае!
Мы увидели, как Вейл, живо жестикулируя и рассыпаясь в извинениях, влек Ладошникова обратно в лабораторию. При этом американец чуть ли не обнимал Ладошникова, от чего тот энергично уклонялся.
Мешая русские и английские слова, Вейл говорил:
— Мистер Ладошников, пожалуйста, садитесь… Я вас понимаю… Понимаю как конструктор… Все сделаю для вас, мистер Ладошников… Конечно, отклонения в мощности на несколько процентов в ту и в другую сторону вполне возможны…
— К сожалению, у вас отклонения только в одну сторону, — буркнул Ладошников.
— Мы подберем для вас… Даю вам слово, мистер Ладошников… Если хотите, мы сегодня же напишем нашей фирме…
Тут прозвучал голос Подрайского — он, конечно, не упустил момента:
— Да, да, напишем… Обязательно напишем.
Поймав Вейла на слове, вцепившись всеми коготками в его неосторожно вырвавшееся обещание послать фирме письмо, Подрайский мгновенно расцвел. Мурлыкая, чуть ли не напевая, он взял Вейла под ручку и, мило попрощавшись с нами, подмигнув нам, увел американца.
Мы остались втроем в лаборатории. Чего же мы добились? Американец не показал нам никакого секрета, ничего не открыл. На станке все еще стоял мотор «Гермес», совершенно новенький, блещущий алюминием и сталью. Ни одна струйка масла не выбивалась из клапанов, не стекала по серебристому корпусу. Конечно, что ни говори, это отличная вещь. Лишь высокого развития индустрия могла выпускать такие машины. В американском моторе не было никакой поражающей оригинальной идеи — конструктор использовал и скомпоновал то, что уже было достигнуто моторостроением в разных странах, — но козырем фирмы, несомненно, была технология массового производства.
Как вы знаете, американцы еще прихвастнули, преувеличили достоинства своего мотора и подвели этим нас, но… Но где же нам взять другой? Где найти более мощный двигатель? У нас, в России, авиационные моторы не производились… Значит, надо уповать все на ту же фирму «Гермес».
Ну, рассмотрим лучший случай. Мистер Вейл напишет своей фирме, письмо пойдет через океан, нам отгрузят из Америки новые моторы, которые опять направятся морем в Россию, морем, где рыщут немецкие подводные лодки. Предположим, что прибудут моторы повышенной мощности (что весьма сомнительно). Но когда мы их получим? Через полгода, вряд ли раньше. Неужели ждать? Неужели ничего нельзя поделать?
Я понимал, что ни на какое «вдруг» уже нечего рассчитывать. И все-таки… Все-таки думалось: а вдруг?!
