Как вы могли понять, жизнь в нашем доме вернулась к норме, и я был этому рад. Я обуздал свои слабости и готов был напрочь и без сожалений забыть о генерале Бухере и его друзьях. Даже безнадежно ностальгирующего торговца вроде меня можно привести в чувство, запугав мертвой женщиной на крыльце и братом, изметеленным, как боксерская груша.
Домофон зажужжал снова. Было около десяти утра. Энджи была на «Ярмарке ремесел» – покупала кустарные детальки для своих серег и фильеры, что само по себе не могло затянуться надолго, если только они насмерть не заболтаются с продавщицей Кейт. Отто ушел за униформой – он устроился продавать хот-доги на вокзале Гранд-Сентрал.
– Жынщины, мильон жынщин, Гарф! Работа бежа, очень сильно спешка, быстро ходи, э? Жынщины быстро ноги: очень красив, э? – Я думаю, каталог «Секрета Виктории» вызвал бы у Отто оргазмическую кому.
День был солнечный, но прохладный и ветреный, как лучшие октябрьские дни. А худшие – дождливые, холодные осенние, когда май становится для тебя светом в конце зимнего тоннеля. У большинства американцев лежат тыквы на крыльце, на задних дворах горят кучи листьев, а на уме – День благодарения.
– Кто там? – завопил я в домофон.
– Откройте! Скорее! – протрещал динамик.
Ого, Свидетели Иеговы – такие напористые.
– Кто вы?
– Черт побери, открывайте, Карсон. Пожалуйста! – Голос был высокий и хриплый, но я не понял, мужской или женский.
– Не открою, пока не узнаю, кто вы.
– Вы меня не знаете, но у меня для вас посылка, срочно.
Такое чересчур даже для Свидетелей, а голос казался всерьез встревоженным. Я вышел в холл и отпер подъезд. За дверью стоял человек кроткого вида с густыми белыми волосами, узким подбородком, белыми бровями v выцветшими ресницами, бледной кожей, пухлыми губами и черными глазами. Не альбинос, но явно на противоположном Джорджу Гамильтону[82] конце спектра. На нем был мешковатый бежевый пиджак, черная рубашка, галстук-шнурок и двухцветные ботинки. В одной руке он стискивал панаму, в другой держал плетеную корзину. Корзина была полна скомканной бумаги и смахивала на маленькую офисную мусорку.
– Чем могу служить?
Я подобрал свою почту с батареи в фойе, наблюдая, как он вытирает лоб платочком в горошек. Затем он ткнул мне в грудь корзину.
– Возьмите. Большой риск, но другого пути нет. – Говорил он довольно громко. – Нужно спрятать его пона-дежнее. Знаете парня по имени Палинич?
Я поднял глаза от корзины на незнакомца:
– Что там?
Белый зыркнул влево и вправо по улице, убеждаясь, что за ним нет слежки.
– Не говорите глупостей. Вы же этого хотели? Здесь есть черный ход?
– Эй! – Я вытянул руку, не давая ему войти. – Сначала вы мне кое-что объясните, потом я покажу вам черный ход. Успокойтесь и расскажите, что это все значит.
– Можно мне хотя бы войти и выпить стакан воды? Мне нужно обратно и побыстрее, пока меня не хватились.
Я подумал секунду и решил, что у белого вряд ли хватит мозгов или силы, чтобы особо мне навредить.
– Хорошо.
Войдя в нашу гостиную, белый моментально обалдел от стольких звериных глаз, направленных на него, – вполне обычная реакция. Я знал людей, которые не могли спать, если на них пялится столько чучел. Пока я наливал воду, белый уселся на табурету стойки.
– Вы их всех убили? – нервно пробормотал он.
– Я коллекционирую, сдаю в аренду, продаю… вот. – Я грохнул стакан на стол, и белый стал жадно пить, водя глазами по хищным птицам, свисающим с потолка. В стопке почты я приметил адресованный мне конверт, не похожий на счет, и вынул его рассмотреть поближе. Внутри прощупывалась карточка размером с кредитку. Может, моя новая банковская карточка, подумал я.
– Итак, мистер?…
– Слоун.
– Мистер Слоун, зачем вы принесли мне плетеную мусорную корзину?
– Пожалуйста, Карсон, не глупите, – выдохнул он между глотками.
И вот тогда я заметил среди мятых бумажек вроде бы глаз. Сунув конверт в карман, я поворошил бумаги – открылись два выпуклых глаза. Я вздрогнул и вытряхнул бумагу на стойку. Из корзины вывалился Пискун.
Да, я немного удивился, и, кажется, сказал что-то вроде «Ой!». Осторожно подхватил Пискуна на ладонь и поднял. Он был необычно легким, особенно голова. Я подергал маленькими черными палочками, чтобы он пошевелил передними лапами. Вблизи было видно, как много шерсти он потерял за эти годы – да и хвост, судя по всему, уже неродной. Вытаращенные глаза были сделаны из фиолетовых полубусин на пожелтевшей белой пластиковой основе. Красный каучуковый язык, вбок торчащий из пасти, высох и растрескался. Резцы были настоящими, но для белки великоватыми – видимо, на самом деле оленьи или лосиные. Веревочка на спине управляла нижней челюстью, и, когда я потянул за нее, Пискун открыл рот. Было видно, что черная резинка в глубине пасти разорвалась много лет назад. Белый мех на животе пожелтел, всю шкуру надо бы почистить. От него сильно пахло нафталином.
