«Интересно, чего он так боится?» — отметил в уме Иван Федорович и, считая, что молчание в зале тянется слишком долго, снова заговорил:
— Ведь у Юрия Зарифова в школе были друзья, с которыми он вместе готовил уроки, ходил в кино, на стадион, на озеро. Как могли эти друзья не заметить превращения Юрия в бандита? По поведению у Юрия никогда не было ниже четырех баллов, а в последнюю четверть — даже пять. И это в тот момент, когда он стал активным участником банды. В чем дело, товарищи комсомольцы? Забудьте о том, что я работник уголовного розыска.Я с вами говорю как пожилой коммунист с молодой партийной сменой. В чем дело?
И снова в зале установилась гнетущая тишина. Чувствовалось, что комсомольцы поражены случившимся, и каждый старается ответить сам себе на вопрос Ивана Федоровича.
— Кто хочет высказаться? — растерянно спросил Вася Симкин. Но и после его нерешительного вопроса никто не поднял руки, прося слова. Только из самого дальнего ряда несмело прозвучал робкий девичий голос:
— Как Юру убили?
Полковник подробно рассказал комсомольцам о гибели Зарифова. Он сейчас говорил, интуитивно не спуская глаз с владельца офицерской сумки. От Ивана Федоровича не укрылось, что тот слушал его без особого интереса, но со страхом. Когда же полковник рассказал, что главарь банды сам пристрелил своих раненых соучастников, юноша побледнел.
Но и после подробного рассказа полковника комсомольцы продолжали молчать. Наверное, сегодня первый раз с ними заговорили не как с учениками, а как с молодыми гражданами, ответственными за судьбу своего товарища. Спрашивали не простой урок по алгебре, а урок, продиктованный жизнью, причем жестокий, кровавый урок. И молодежь растерянно молчала.
— Тогда разрешите, товарищи, мне, — вылез из-за стола президиума и поднялся на трибуну Вася Симкин. — Товарищ полковник сделал нам сейчас важное сообщение о трагической гибели одного из наших учеников, бывшего комсомольца Юрия Зарифова.
— Почему бывшего? — прервал Симкина негодующий девичий голос.
— Потому бывшего, — не смущаясь, ответил Симкин, — что комсомолец — я говорю о настоящих членах комсомола — на преступление не пойдет. Воспитанный в духе идей марксизма-ленинизма, комсомолец не способен на преступление. На это способны только лжекомсомольцы, случайно проникшие в ряды ленинского комсомола.
В зале поднялся шум. Симкин предупреждающе поднял руку и, повысив голос, продолжал:
— Товарищ полковник, руководящий работник уголовного розыска, поставил перед нами ряд актуальных вопросов. Мы должны по-комсомольски, открыто и прямо признать свою ошибку. Да, товарищи, мы были недостаточно бдительны. Наша идейно-воспитательная работа все еще находится на недостаточно высоком уровне. Благодаря этому Юрий Зарифов, надев личину передового комсомольца, смог проникнуть в наши ряды. И его трудно было распознать. Очень трудно. Он всегда своевременно уплачивал членские взносы, правильно говорил на комсомольских собраниях и активно участвовал во всех мероприятиях. Но мы не имеем права быть небдительными. Мы были обязаны распознать его, почувствовать, что подлинный пережиток капитализма проник в наши ряды.
— Что он говорит, ребята?!. — тоненькая девушка с пепельными косами гневно поднялась с места. — Ведь он же ерунду говорит!
— Успокойся, Светочка, — дружески пророкотал молодой басок высокого плечистого десятиклассника. — Он, как будильник, пока завод есть, трещать будет. Пусть трещит, люди думают.
— Не разводи демагогию, Муртазаев, — прикрикнул на десятиклассника Симкин. — Если хочешь говорить, проси слова.
— И скажу, давай слово, председатель, — поднялся с места Муртазаев. Был он на голову выше любого из сидящих в зале. Сильная скуластость и косо прорезанные глаза придавали лицу этого семнадцатилетнего здоровяка насмешливое и в то же время добродушное выражение. Он не пошел к трибуне, а начал говорить с места. — Я думаю, что Симкин не с того бока подходит.
— Я еще не кончил… — запротестовал Симкин.
— Ты потом кончишь, обобщать будешь, — отмахнулся Муртазаев. — Я до пятого класса учился вместе с Юркой Зарифовым. Он потом заболел и отстал. Два года в пятом классе сидел. Неплохой парень был. Очень любил радио. Сам приемники детекторные делал. Многим ребятам в нашем классе дарил. Я с ним со второго класса до пятого дружил. Мы с ним тогда рядом жили. Потом его отцу большую квартиру, особняк, дали, уехали они с нашей улицы. Почему Юрка на плохую дорогу пошел, не знаю. Кто виноват больше всех, тоже не знаю. Но мы, наша комсомольская организация, виноваты, и вот в чем виноваты: чем мы, комсомольцы, отличаемся от некомсомольцев? Только тем, что взносы платим да на собраниях сидим. И от собраний пользы нет, и мы не лучше других, хотя и комсомольцы. Если бы, когда организовался комсомол, комсомольская работа велась так же, как сейчас в нашей школе, то его, наверное, и не организовывали бы. Не знаю, как в других школах, а у нас не комсомольская организация, а только одно название. И интереса никакого нет. Все собрания да заседания, как в министерстве каком. А кончилось собрание, то каждый живи, как хочешь, делай, что хочешь. Товарищ полковник правильно нас упрекает, почему у Юрки, который стал бандитом, отметки по дисциплине «хорошо» и «отлично». Потому, что у нас отметку ставят только за уроки. За то, как сидел на занятиях. Мы совсем не знаем, как наш товарищ ведет себя после школы. Может быть, он хулиганит? Может, он плохой человек? Мы совсем не знаем, и это очень плохо. Почему так получается? Потому, что мы торопимся всегда. На час, на два раньше в школу прийти нельзя. Школа занята, занимается первая смена. Кончил уроки, надо скорее уходить. Начинает занятия третья смена. О кружках разных, о внешкольной работе я только в книгах читал да от отца слышал. Когда он учился, школа в одну смену работала. Для учеников вторым домом была. Надо школ больше. Надо работать лучше.
