— Где мой сын? — резко спросил он, небрежно козырнув.
— У нас, — ответил Голубкин.
— Где у вас? — раздражаясь, повысил голос полковник. — В подвале?
— В арестном помещении, — поправил Голубкин, — подвалы — это не по нашей части.
Петр Фомич сердито взглянул на Голубкина, намереваясь учинить ему разгром. Полковнику милиции, по мнению Петра Фомича, не полагалось говорить с ним, строевым полковником, столь независимым тоном. Но Голубкин спокойно встретил сердитый взгляд Петра Фомича и с нескрываемым сочувствием в голосе сказал:
— Сделанного не поправишь. Садитесь. Поговорим.
Спокойный и доброжелательный тон Голубкина несколько охладил раздражение Петра Фомича. Он сел на предложенный полковником милиции стул. Сел и Голубкин. Достав из ящика стола пистолет, он протянул его полковнику.
— Ваш?
Петр Фомич долго вертел пистолет в руках. Голубкин молча наблюдал, как на лице Гурина все явственнее проступало выражение недоумения.
— Вообще-то у меня есть такой, — неуверенно заговорил он. — Но мой хранится дома. А похож, как две капли воды, похож. Наверное, из одной серии.
— Номер вашего пистолета вы помните?
Петр Фомич пытался вспомнить номер пистолета, но безрезультатно:
— Не помню, — со сконфуженной улыбкой признался он. — Старею… Забывать начал.
— Товарищ полковник, — негромко, но твердо сказал Голубкин. — К сожалению, это ваш пистолет.
— Неуместные шутки, — рассердился Петр Фомич. — Что я собственное оружие не знаю, что ли? Где вы его взяли?
— У бандита, арестованного сегодня ночью.
Петр Фомич снисходительно улыбнулся. «Вечно эти милицейские напугают, — подумал он. — Только зря заставляют людей волноваться». Петр Фомич знал, что Костюнчик вчера весь вечер провел дома, сидя на скамеечке у ворот. Значит, ночное происшествие к нему не относится.
— Это не мой пистолет, — сказал полковник Гурин, возвращая оружие Голубкину. — Мой хранится дома.
— В коробке из-под ботинок, — подсказал Голубкин. И, видя, как изумленно взлетели вверх брови полковника, добавил: — А коробка стоит на нижней полке гардероба.
— Вы что?! — хрипловатым голосом спросил Петр Фомич. — Обыск у меня делали?
— Нет, — ответил Голубкин. — Успокойтесь, обыска не делали и, надеюсь, не придется. Скажите, товарищ полковник, на принадлежащем вам пистолете никаких надписей не было?
— Была, — сердито ответил полковник. — Она на внутренней стороне правой щечки рукоятки.
— Проверим, — спокойно сказал Голубкин и вытащил из кармана перочинный нож. Открыв отвертку, он начал выкручивать винт, прикрепляющий правую щечку рукоятки.
— Тот пистолет, который хранится у меня, подарен мне покойным Александром Лобовым,
— с тревогой следя за движением рук полковника милиции, заговорил Петр Фомич. — Мы ведь с ним друзьями были. Он меня от смерти спас. В последний день войны Лобов и подарил мне на память свой пистолет, очень похожий на этот.
Голубкин, отвинтив щечку, молча протянул ее Гурину. На гладкой черной поверхности было неумело, но четко вырезано: «Другу Петруше Гурину на память о незабываемых днях Великой войны от Сашки Лобова. 9. 5 — 45 г.»
Петр Фомич побледнел. Щечка выскользнула из дрожащей руки и, негромко стукнув, упала на пол.
— Мой!.. Как же так?.. — растерянно проговорил полковник.
— Ваш сын Константин Гурин похитил этот пистолет, который вы хранили с преступной небрежностью, и передал своим соучастникам-бандитам. Из вашего пистолета убивали честных советских людей. Пуля, выпущенная из вашего пистолета, пробила голову Александра Даниловича Лобова, настоящего большевика, вашего друга.
— Не может быть, — судорожно схватился руками за голову Петр Фомич. — Не может быть! Это ужасная путаница, стечение обстоятельств…
— Взгляните сами, — подал Голубкин Петру Фомичу две фотографии. — Что это, по- вашему?
— По-моему, это разрезанная и развернутая оболочка пули.
— Одной и той же?
— Судя по рисунку царапин, одной и той же, — вгляделся в фотографии полковник Гурин.
— Так вот, на снимке, отмеченном вторым номером, — оболочка пули, выпущенной сегодня ночью при контрольном выстреле из вашего пистолета, а снимок номер первый сделан с пули, извлеченной из головы Александра Даниловича Лобова.
