— Возможно, вполне возможно, — с сомнением в голосе проговорил Голубкин. — А теперь вам надо отдохнуть, отец. Сегодня вы переночуете у меня…
— Спасибо, начальник, — поднялся с места старый охотник. — Не заботься о моих удобствах. Я не могу оставаться в городе. Мне надо торопиться.
— Но куда же вы? Оставайтесь!.. — пробовал уговаривать старика полковник.
— Мне надо скорее Семку увидать, Семена Котова, — поправился старый охотник, — рассказать ему, что чекисты поймали один конец веревки, на другом конце которой болтаются те, кто убил Искандера. Может, Семке легче будет. Может, он перестанет пить так много водки.
— Ну что ж, — смирился перед доводами старика полковник, — передайте от нас привет Семену Андриановичу. Скажите ему, что мы разделяем его горе, но метод, которым он хочет развеять свою тоску, неправильный. Так и скажите.
— Обязательно скажу, — пообещал старик. — А вы сами знали Искандера?
— Да, — ответил Голубкин. — Я об Александре Даниловиче знаю уже много лет, а в последние годы имел счастье быть лично знакомым.
— Я теперь знаю, что все, кто работал с Искандером, немного похожи друг на друга, — печально улыбнулся старик. Вы, начальник, тоже похожи на Искандера.
— Ну, что вы! Александр Данилович был работник большого масштаба. Светлая голова.
— И все-таки похожи, — упрямо повторил старик.
— Наверно, тем, что мы оба коммунисты.
— Я ведь тоже коммунист, — с нескрываемой гордостью сказал старик. — Меня в партию рекомендовал Искандер. В те годы ты, начальник, был совсем маленьким мальчиком.
— Так ведь и в вас есть многое от Лобова. Вы искали след машины с истинно лобовским упорством.
— Вот тут ты не прав, начальник, — лукаво прищурился польщенный старик. — Не лобовское, а партийное упорство. Мы — коммунисты.
Уже на пороге Абдукадыр Мерген остановился и спросил:
— К вам сюда пришел молодой джигит. Он водил машину Искандера на войне…
— Вы говорите про Дмитрия Бубенца? — помог старому охотнику Голубкин.
— Да, да, — закивал Абдукадыр Мерген. — В колхозе многие думают, что он поднял руку на Искандера.
— Чепуха, — решительно опроверг Голубкин, — не верьте этому. Дмитрий Бубенец — честный человек. Передайте его жене, пусть она не беспокоится о муже. Он скоро вернется к ней.
— Замечательный старик, — сказал Голубкин, проводив Абдукадыра Мергена из кабинета и поручив одному из сотрудников обеспечить отправку старого охотника с попутной машиной. — Только, по-моему, он ошибается. Конечно, машина, привозившая убийц Лобова в «Счастливое», была городская и ушла из совхоза вчера из рассвете.
— А чья же эта? — удивился Кретов. — Ведь покрышки…
— Посмотрим, что скажут слепки, — уклончиво ответил майор. — Ты сейчас допрашивай этого… как его, Хамракула, но о деле Лобова ни слова. Пусть сам рассказывает. Понял?
— Понял, — поднялся с места Кретов. — Разрешите идти?
— Иди. Да, вот что… Я сейчас уйду домой. Ночью буду разбираться с материалами. Результаты анализа покрышек доставят тебе, а ты протокол допроса этого Хамракула и анализ оставь у меня на столе. Я ими займусь. Не забудь поглубже выяснить его связи с Запрометовым. Тут…
Звонок телефона не дал майору закончить фразу. Видимо, телефонное сообщение было неожиданным и неприятным, так как Голубкин прикусил нижнюю губу и забарабанил пальцами по настольному стеклу.
— Пусть немедленно выедет Кариев! Уже выехал? Так… Нож? Немедленно в НТО. Пусть установят, кому принадлежат оттиски пальцев — бандиту или пострадавшему. Согласен. Жду.
— Ну… — сказал Голубкин Кретову, закончив телефонный разговор. — Я никуда не уйду. Буду здесь.
— Что случилось, Иван Федорович? — спросил Кретон.
— Сейчас тяжело ранен Гриша Молчанов. Это из той же школы, где учился Юрий Зарифов. Проморгали мы, — с горечью сказал Голубкин. — Вернее, я проморгал. Ну, ладно, иди. Действуй, как договорились, я подожду. Похоже, что одноклассники Молчанова скоро будут здесь.
Для Хамракула время ползло медленно, как заблудившийся в пустыне верблюд. Когда невысокий худощавый человек в кабинете сказал: «Уведите задержанного», Хамракул почувствовал, что ноги налились тяжестью, а колени стали слабыми, как будто сделанными из ваты. До этого момента он еще надеялся, что произошло недоразумение. Теперь же не осталось никакой надежды. Он арестован. За что? О чем узнал этот седобородый шайтан — Абдукадыр Мерген? Кто поручил ему выследить и привести в уголовный розыск Хамракула? Значит, все-таки его делишки со Степкой Запрометовым стали известны уголовному розыску. Но какие? Хамракул похолодел при мысли, что вскрылась их последняя коммерческая операция. «Да нет, не может быть», — уверял сам себя Хамракул. Но чем дольше он сидел в одиночестве, ожидая допроса, тем больше убеждался в том, что все может быть и что, наверное, как раз их последнее дельце и стало известно городскому уголовному розыску. Хамракул не без основания считал, что для прочих его делишек хватило бы компетенции их районного управления милиции. Уверив себя в том, что именно то, чего он более всего боялся, и стало известно уголовному розыску, Хамракул задумался над тем, что ему сейчас делать. Что выгоднее: или признаться во всем сразу, или упорно отрицать все, не брать на себя никакой вины. Последний вариант казался ему более приемлемым. А вдруг поверят и отпустят? Но, вспомнив, с какой ненавистью говорили обо всей милиции и в особенности об уголовном розыске Степка Запрометов, Рябый и Сивоконь, как они боялись, что милиция пронюхает об их тайных подвигах, Хамракул безнадежно махнул рукой. «Раз уж уголовка взялась за дело, то добра не жди. До всего докопается». Этот вывод он сделал прежде всего потому, что хорошо знал своего приятеля Степку Запрометова. Да ведь если Степка попадет в уголовку, так он первый все расскажет, только бы выгородить себя. Я, мол, ни при чем. Во всем виноват шофер. И тогда к Степке за откровенное признание отнесутся мягче, чем к нему, Хамракулу. И следствие и суд учтут Степкино признание, а он, менее всего получивший при дележе добычи, получит наказание как главный преступник. Нет, он не согласен, чтобы Степка на нем, как на ишаке, выехал цел и невредим из этого дела. Ведь всю эту историю и задумал он, Степка, и сделал все он, и барыш весь забрал себе, выкинув ему, Хамракулу, самую малость. Чем больше раздумывал Хамракул, тем яснее ему становилось, что выгоднее всего идти в открытую, покаяться раньше, чем это сделает Степка Запрометов.
