Заметив, что официант-рогоносец опять, правда издали, шпионит за мной, я резко махнул ему рукой, подзывая к себе, и, когда он подошел к моему столику, я, не скрывая раздражения, попросил его принести томатный сок и закуску из кальмаров. Но стоило ему приблизиться к стойке бара, чтобы передать заказ, как я крикнул:
– В последнее время мне приходят письма, которые мог бы написать я сам.
В парикмахерскую я вошел с весьма приятным чувством.
Когда прекратился дождь, я покинул бар, купил газеты и вошел в парикмахерскую так, как входил всегда, – испытывая удовольствие при мысли, что в хорошо знакомые места можно заходить легко и без всякого внутреннего напряжения. В тот период я почему-то излишне чувствительно и даже болезненно относился ко всему новому – порой оно рождало во мне острую тревогу. Спокойно мне было только в тех местах, которые я не раз посещал. А парикмахерская уже почти что превратилась для меня в такое вот привычное место. Четыре дня подряд я ходил туда бриться, чтобы исподволь выведать подробности трагической, как мне казалось, жизни парикмахера, который потерял жену и сына в автомобильной катастрофе.
Но парикмахер держался очень замкнуто, и вызвать его на откровенность было трудно. Я начал сюда ходить четыре дня назад, но мне не удалось продвинуться ни на шаг, иначе говоря, я не узнал об этом человеке почти ничего нового. При том что я расставлял ему всякого рода искусные ловушки и всячески пытался разговорить, чтобы он в ответ дал выход своему горю и рассказал, как пережил страшную трагедию, унесшую жизни его жены и сына, или на худой конец как он налаживает свою жизнь после ужасного несчастья. Но нет, никакими силами невозможно было вытянуть из него хоть слово, хоть малейшее признание, хоть что-нибудь.
Это был мой пятый визит за последние пять дней, и пока я ничего, абсолютно ничего не добился, но все еще не терял надежды, которая, правда, уже изрядно подтаяла. И теперь, во время ритуала намыливания, я убедился, что дела мои по сравнению с предыдущими визитами не только не идут на лад, а даже вроде бы и ухудшаются.
– Будем надеяться, что дождь не польет снова, – сказал я, чтобы с чего-то начать, с какой-нибудь самой банальной фразы начать разговор, а затем направить его в более интересное и полезное русло.
Но парикмахер не удостоил меня ответом. Он словно догадывался, к чему я клоню, и упрямо не желал помочь заложить первый камень в фундамент нашей беседы, поддержав внешне вполне невинную «погодную» тему, хотя на самом деле я имел целью вырвать у него заветные признания сугубо личного характера. Видя его нежелание вступать со мной в разговор, я решил плюнуть на эту затею, то есть раз и навсегда забыть о трагедии Висенте Гедеса. К черту упрямого парикмахера! Я сказал себе, что у меня и без него достаточно несчастных персонажей, без него достаточно несчастных людей обитает в нашем районе. Терпение мое лопнуло.
Но тут, к полной моей неожиданности, случилось следующее: пока юный ученик парикмахера провожал к дверям только что побритого клиента, Висенте Гедес нагнулся и прошептал мне на ухо:
– Знаете? А мне дождь очень даже нравится. Нравится, когда снаружи льет как из ведра, а я тихо и спокойно работаю у себя в парикмахерской.
Я очень удивился. Уж чего-чего, а этого я никак не ожидал – что он вот так запросто приоткроет душу, выказав мне некую расположенность. Во всяком случае, в настроении его безусловно произошли перемены.
Но больше всего меня удивило другое. Его слова, казалось, подтверждали догадки, которыми я совсем недавно поделился с Карминой: парикмахерская вроде бы и впрямь заменяла ему погибших жену и сына. Нет, ни в чем таком он мне, разумеется, не признался, но его слова можно было вполне истолковать и так, что вместо семьи у него, дескать, теперь парикмахерская. По крайней мере именно такой смысл я уловил в его реплике: он чувствует себя хорошо только здесь, когда занят работой. Я хотел было сказать ему, что работа всегда считалась лучшим лекарством от горя, но побоялся спугнуть едва проклюнувшуюся откровенность, если слишком грубо обнаружу свою заинтересованность, он ведь может опять замкнуться, заметив, что я снова, как и в предыдущие свои визиты, упорно поворачиваю разговор на всякого рода несчастья и трагедии. Поэтому я решил пустить в ход еще одну банальность и воспользоваться тем, что снаружи опять полил дождь.
