Лариса поднялась с дивана, подошла к зеркалу. Зеркало большое, от пола, в черной дубовой раме.
Оглядела себя с ног до головы: пополнела. Но мужикам это нравится. Приблизила лицо. Кожа гладкая, чистая, ни морщинки еще…
Она подошла к сундуку, открыла крышку. Стала перебирать наряды. Достала нижнее белье, в кружевах все, тонкое, как паутина. Быстро разделась. Снова подошла к зеркалу. Не спеша натянула темные ажурные чулки. «Глупости говорят: как не девушка, грудь мягкая становится», — подумала Лариска, разглядывая себя. Накинула просвечивающую комбинацию. Надела сначала яркую цветастую юбку. Потом передумала. Сменила ее на строгую, черную. А к ней — белую блузку, отделанную черным бархатом, заплела косу, перекинула через плечо и снова в зеркало.
«Ничего… Вполне ничего… Даже очень… Замуж тебе, миленькая, надо, замуж… Ведь не девочка уже… И ребеночка…» И этой мысли сама поразилась Лариса. Значит, действительно, пора замуж…
Лариса пошла на завод, надеясь увидеть Михаила и поговорить с ним. Но в комитете комсомола было шумно, людно. Двери почти не закрывались: одни выходили, другие входили. Лариса потолкалась в коридоре, поджидая удобного момента, и тут к ней неожиданно подошел представительный мужчина.
— Вам кого, товарищ? — спросил он.
— На работу я хочу устроиться, — неожиданно для себя соврала Лариса.
— Моя фамилия — Ананьин, Сергей Аристархович. Я — заместитель секретаря парткома… Зайдемте ко мне.
Ананьин открыл дверь и пропустил Ларису в свой кабинет.
— Присаживайтесь… Так на какую работу вы хотели бы: в цех или в контору?
Лариса подняла глаза.
«Какие зеленые… просто изумрудные», — подумал Ананьин.
— А у меня среднее образование, — сообщила Лариса.
— Это хорошо! Грамотные люди нам нужны. Как ваша фамилия? Имя? Отчество? Комсомолка?
Ананьин записал все данные, поднялся, давая понять, что разговор окончен.
— Зайдите в четверг, часов в одиннадцать. Подберем вам работу.
Лариса поняла, что на заводе вряд ли удастся поговорить с Михаилом. Стала подкарауливать его после работы, неподалеку от заводоуправления. Но все как-то не получалось. То он был не один, то раза два домой его подвозил на пролетке секретарь парткома Романов. Но наконец настал такой день. Михаил из-за угла, а она — вот! Нос к носу.
— Лариса?
Лариса чуть улыбнулась кончиками губ:
— Не веришь глазам своим?
— Нет, почему же? Верю…
— Может, проводишь меня немного, — сказала Лариса и, не дождавшись ответа, пошла в темноту.
Михаил догнал ее, спросил:
— Как живешь?
— Живу у тетки, тут неподалеку. Устраиваюсь к вам на завод.
— Давно пора. А что, отец совсем не помогает?
— Помогает… Но хочу быть ближе к тебе…
Михаил ничего не сказал. Молчание затянулось и становилось неловким.
— А ты как живешь? Счастлив?
— Да, — коротко ответил Михаил. А потом добавил: — У меня очень интересная работа.
И стал рассказывать ей о своей работе. Увлекся.
— А вот и мой дом, — перебила его Лариса.
— Ну, до свидания. Заходи в комитет комсомола.
Михаил протянул руку, но она будто не заметила ее.
— А ты разве не зайдешь ко мне посмотреть, как я живу?
— Уже поздно, Лара.
— А ты помнишь, — жарко прошептала она, — Красный яр?.. Звезды, трава как ковер, и сыч: ках, ках, ках… Теперь я понимаю: он смеялся надо мной…
— О чем ты говоришь? Может, он смеялся надо мной?
— Может, и над тобой, — покорно согласилась Лариса и, открыв низенькую дверь, юркнула в коридор.
Он тоже шагнул в темноту. И здесь натолкнулся на нее, на ее горячее плечо.
Через залу, где жила тетка, она провела его в свою комнату. На комоде в разрисованной вазе стоял букет гвоздик. В комнате пахло духами и пудрой. Запахи эти были не резкими, не назойливыми, какие бывают тогда, когда женщина пользуется парфюмерией неумело и время от времени. Они, эти запахи, были едва уловимы и только подчеркивали, что здесь живет женщина, которая заботится о своей внешности.
Лариса усадила Михаила на диван. В комнате не было стульев. Сама села рядом.
— Ты смотришь на меня так, будто я явилась с того света… А ведь я — живая, живая, — прошептала она, наклоняясь к нему.
Михаил вспомнил яр, пахучий терновник у ручья, крошечную полянку с белыми крупными ромашками. Все это было, было! Но что он должен сказать ей теперь? Что любит Ксеню?
