— Ты хоть понимаешь, моя девочка, — продолжила Эме, — что если такой браслет покупать сегодня, это было бы настоящее разорение?
— Но кто говорит о замене, тетя Эме? — ответила Минни. — Я его просто отыщу, вот и все.
— Лучше бы ты его не теряла. Вот почему, сама видишь, я никогда не ношу драгоценностей… Впрочем, если бы мы даже и захотели, такого теперь не найти. В наши дни уже не умеют такие делать. Этот браслет нам достался от нашей бабушки, польки. Он был частью ее приданого. Когда тебе его подарили на свадьбу, то не для того, чтобы ты им разбрасывалась.
— Но в конце концов, тетушка, за двадцать пять лет я никогда не теряла…
— Я сейчас же отправлюсь к Дансельмам, — отрезала мадемуазель де Мондес. — Браслет мог завалиться за подушку какого-нибудь кресла. Такое бывает.
— О нет, тетушка, — вскричала Минни. — Я же вам говорю…
— Тсс! Аббат, — зашипела мадемуазель де Мондес, показывая на дверь каноникова кабинета. — Ты что, хочешь до болезни его довести? Только подумать, память его бабушки!
— Я вам повторяю, тетушка, он был на мне, когда я вернулась, — сказала Минни, понизив голос. И при этом задавалась вопросом: «А в самом ли деле он был на мне, когда я вернулась вчера вечером?»
— В таком случае, — продолжила мадемуазель де Мондес, — он мог пропасть только в доме. Куда ты кладешь драгоценности, когда раздеваешься? Ты меня слушаешь?
Подняв глаза к небу, Минни как раз проделывала заново свой вчерашний маршрут. Она вздрогнула.
— На туалетный столик.
— На какой туалетный столик? У тебя нет туалетного столика в спальне.
— Я хочу сказать, на столик для рукоделья, который мне служит туалетным.
— И сегодня утром, когда ты хотела его надеть, его там уже не было. Ну что ж, девочка моя, все ясно: у тебя его украли. Кто входил к тебе утром?
Единственное, что было важно в тот миг для Минни, это отвратить мадемуазель де Мондес от мысли устроить у Дансельмов скандальные поиски. «Если я и в самом деле потеряла свой браслет у них, они его и сами найдут». Так что она продолжила снисходительно терпеть расспросы своей тетки.
— Дайте подумать, — ответила она. — Лулу зашел поцеловать меня, как всегда, перед уходом в Торговую палату…
Мадемуазель де Мондес с оскорбленным видом пожала плечами.
— Бедный малыш тут совершенно ни при чем, — отрезала она. — Надеюсь, ты не будешь обвинять своего собственного сына?
— Да я никого не обвиняю, тетя Эме. Вы меня спрашиваете, кто заходил в комнату, я вам отвечаю.
И тут Минни подумала: «А если это Лулу?» Она неоднократно замечала, что в ее сумочке недостает тысячефранковой купюры. А в прошлом месяце пропали старые запонки, сломанные, по правде сказать, и стоившие не больше, чем золото, из которого были сделаны. Тем не менее Лулу не взял бы столь значительную, заметную вещь, как браслет… Среди различных представлявшихся ей гипотез, из которых самая вероятная была также самой тайной, ее мысли начали путаться.
— Однако мне кажется, что он был на мне по возвращении. Никогда, никогда со мной не случалось ничего подобного.
— А мадам Александр? У нее была почта для тебя сегодня утром…
— В самом деле, но она отдала мне ее в коридоре, только что.
— Тогда это может быть только Тереза.
Стало слышно, как каноник ходит за дверью.
Мадемуазель де Мондес сделала знак своей племяннице умолкнуть. Потом, когда шаги удалились, добавила:
— А впрочем, если хочешь знать мое мнение, меня это не слишком удивляет. Вид этой девицы мне уже несколько дней не нравится. Я нахожу, что она стала гораздо небрежнее в работе, а вчера даже ответила мне совершенно неуместным тоном, что чувствует себя больной. По-моему, она что-то замышляет…
— Полно вам, тетушка, — сказала Минни снисходительным тоном.
— Хм! Я знаю, что говорю. Я этих людей хорошо знаю. Нельзя, чтобы она выскользнула у нас из рук, прихватив с собой… — Мадемуазель де Мондес прервалась, потом шепнула: — Осторожно! — И сделала вид, будто перебирает чечевицу на чашках старых весов «Роберваль».
В буфетную, шаркая по полу сандалиями, вошла Тереза, молодая большегрудая корсиканка, которую можно было бы назвать красивой, если бы природа дала ей ноги подлиннее. Мылась она мало, зато душилась мимозой. У нее были тяжелые черные волосы, волнистость которых она подчеркивала разноцветными гребешками, ослепительные зубы и короткий, но хорошей формы нос. Один из ее соплеменников, сторож в церкви Реформатов, рекомендовал ее канонику. «Славная девушка из Кальви. Безупречная семья». Она хотела найти место, чтобы, откладывая жалованье, скопить себе на приданое. Тереза была у Мондесов уже два года и работала на них как лошадь. В первое время Эме заявляла, что очень довольна ею, как и всякий раз, когда нанимала новую служанку. Но потом дело немного испортилось. Тереза имела несчастье сказать однажды в присутствии мадемуазель де Мондес:
