Несколько дней спустя во дворе столовой офицеры прислонили к стене мишень.
Эю в вашу честь, Серваль, — сказал капитан. — Представьте себе, что вы находитесь возле угла вашей пресловутой стены.
Лейтенант отошел на пятнадцать шагов от мишени, поднял кольт на уровень плеча и начал целиться, медленно опуская пистолет. Послышалось громкое клацанье.
— Ну, дорогуша, такой шум в следующий раз вас точно выдаст, — обернулся Дюмонтье.
Серваль побледнел, рука его задрожала.
— Ну что же вы не стреляете, старина? — спросил капитан. — Что с вами?
— Что со мной, капитан? Я никогда еще не испытывал такого страха после события. У меня осечка.
Вынув нож, он принялся разбирать пистолет. Пружина курка была сломана.
— Господину маркизу надо бы взять с собой сапоги.
— Вы полагаете, Альбер?
Маркиз де Бурсье де Новуазис был занят составлением завещания. Он сидел за бюро, и его короткие ножки болтались в воздухе, не доставая нескольких сантиметров до пола.
— Ах, эта мобилизация… Как некстати! — заметил он.
— Тем более, — продолжал камердинер, — что господин маркиз, несомненно, не найдет среди казенной обуви сапог своего размера. Кроме того, на плакатах о мобилизации тем, кто явится в своей обуви, обещано возмещение расходов.
— Этого следовало ожидать. А потом… Ах, да! Снимите в галерее саблю с крюка.
— Боевую, господин маркиз?
— Да. Припоминаю, что, когда я служил в полку, полковые сабли были для меня слишком тяжелы: И еще, Альбер, не уезжайте, пока. Мой крест… Не забудьте отправить мой крест!
Маркиз де Бурсье был очень мал ростом. Он носил высокие каблуки и взбивал надо лбом расчесанные на прямой пробор курчавые волосы, но ничего не помогало: он все равно выглядел коротышкой.
Он снова принялся редактировать завещание, которое начиналось следующими словами: «Отъезжая в Республиканскую армию, где никто не знает, что может с ним приключиться…»
Согласно завещанию холостого маркиза, все его состояние, «или точнее все, что оставят от него эти мошенники нотариусы», отходило племяннику, виконту де Новуазису. Но можно было предположить, что после уплаты всех долгов виконт не получит ничего.
Маленькая ручка капнула на конверт с завещанием немного сургуча и запечатала его круглой печатью.
— Ах, эта мобилизация… Как некстати! — продолжал сетовать маркиз.
Затем, в своих лучших сапогах, перепоясанный отцовской саблей, он отправился на сборный пункт кавалерийских войск Каркассона[6]. Маркиз числился младшим офицером резерва. Когда он прибыл, его попросили заполнить личную карточку. В графе «фамилия» он написал свою фамилию, в графе «имя» — Урбен Луи Мари, а в графе «вероисповедание» как ни в чем не бывало начертал: «рыцарь Мальтийского ордена».
Это было все, что от него потребовалось в первый день.
Никто не собирался компенсировать ему стоимость сапог, да он особо и не рассчитывал. Однако сделал замечание чисто из принципа: ведь нетрудно догадаться, что все армейские интенданты — мошенники.
В отместку, хотя он и заявил, что обеспечит себя оружием, ему навязали тяжелую, неудобную саблю.
Спустя два дня его остановил во дворе казармы краснолицый комендант:
— Скажите, друг мой, вы принадлежали к «Кадр нуар»?[7]
— Нет, господин комендант.
— Вы бывший спаги?[8]
— Нет, господин комендант.
— Тогда почему вы носите золотые шпоры?
— Я имею право, господин комендант. Я рыцарь Мальтийского ордена.
— А, так это вы написали в графе «вероисповедание»: «рыцарь Мальтийского ордена»? Сожалею, месье; но Мальтийский орден не принадлежит к военным орденам.
Прошу прощения, господин комендант, но Мальтийский орден, напротив, принадлежит к военным религиозным орденам…
— Да, если вам угодно. Может, он когда-то и был военным, но теперь, по-моему, все-таки стал гражданским. Не хочу вникать во все эти тонкости, но будьте так любезны надеть никелированные Шпоры. Как все.
Маркиз де Бурсье не стал объяснять этому тупице, который был выше его по званию, что, когда его производили в рыцари «именем недреманного миротворца святого Георгия и в честь рыцарства», (ему вручили золотые шпоры, поскольку золото является «тем металлом, коий способен символизировать собой честь».
