Вот так. «Полярная звезда», и «похабные» стихи Нелединского, и письма… Надо заглянуть.
Письмо было от Туманского. И все о том же. О цензоре Бирукове. Сладчайший и невиннейший этот поэт слезно просил Рылеева самому исправить его стихотворение и заменить строки, которые Бируков признал «сладострастными» и не пропускал на страницы «Полярной звезды». Стихотворение, совершенно идиллическое, звучало так:
Идем… уж вечер… роща дремлет,
По долу стелется туман,
В пути заботливо объемлет
Моя рука твой стройный стан.
Твоим обетам слух мой внемлет,
Душе ответствует душа,
И вот — двух странников приемлет
Простая кровля шалаша.
Приютен кров гостеприимный!
И полны нежностью взаимной,
Мы возлегаем на тростник…
Последние две строчки, а также и та, где рука обнимает стройный стан, были подчеркнуты жирной чертой.
Этому Бирукову, как старой девке, краснеющей при слове «рейтузы», а по ночам мечтающей о жгучих ласках, всюду мерещатся непристойности. Одни хлопоты с этой «Полярной звездой». Правда, первый номер имел такой успех, что время нельзя считать потерянным. Разошелся мгновенно, сколько писем, лестных отзывов — Дельвиг, Гнедич, Вяземский, да и доходу около двух тысяч. «Полярная звезда» — первое в России коммерческое журнальное предприятие, где платят авторам, да и издатель не в убытке.
Сбивчивые эти воспоминания прервал вошедший в кабинет Федор и протянул толстый пакет, запечатанный тремя сургучными печатями.
— Откуда сие?
— Кучер Завалишина привез.
Видно, все сговорились сегодня гасить его вдохновение! Впрочем, только ли сегодня? Пакет от Завалишина очень интересен, можно считать, интригующе интересен, но чтения там, должно, не на один час. А скоро надо явиться в присутствие для встречи с заграничным гостем, только что приехавшим с Аляски. Когда же писать? По ночам голова несвежая и рвутся с пера «сии» да «оные», куда как уродующие стихотворную строку. И все-таки…
Он подошел к столу, сорвал печати и принялся читать.
Завалишин — новое увлечение Рылеева — появился на горизонте недавно, вскоре после вступления в Российско-американскую компанию. Появление его сопровождало письмо Мордвинова, и одно это вызывало интерес и доверие. Правда, оно отнюдь не характеризовало саму личность Завалишина, а лишь его проект, но зато попутно заключало в себе и лестную характеристику Рылеева как знатока всех дел компании. Это тоже подкупало.
Суть проекта Завалишина, предлагаемого компании, состояла в способах освоения колонии Росс, принадлежащей России и находящейся в Калифорнии. Но проект этот интересовал Рылеева несравненно менее, чем рассказы Завалишина о некоем международном обществе, именующемся «Вселенским орденом восстановления». В сущности, и само общество это не вызвало особого доверия, а более привлек живой ум и свободный образ мыслей самого Завалишина. Он с увлечением, в подробностях рассказывал Рылееву о своем кругосветном плавании, но утаил, что написал письмо императору Александру, предлагая учредить такое общество в России. Это случилось в то время, когда только прошел Веронский конгресс, обсуждавший меры борьбы с революционным движением в Юго-Восточной Европе… Завалишину представлялся свой собственный вариант «восстановления законности властей». Об этом письме государю Рылеев узнал стороной. Не слишком уповая на эту идею, Рылеев все же надеялся привлечь Завалишина к Северному обществу, чтобы с его помощью оказывать влияние на флотских офицеров. Давняя идея его, чтобы в случае переворота вывезти за границу всю императорскую фамилию, не могла решиться без участия в этом предприятии морских офицеров. Однако говорить об этом с Завалишиным пока что он опасался. Братья Бестужевы относились к нему с явным недоверием. Александр пренебрежительно говорил: «Бойкая особа с весьма заносчивым воображением». У самого же Рылеева именно это заносчивое воображение вызывало любопытство и надежду. Как всякий романтик, он любил людей неординарных и даже сомнительные достоинства и несомненные недостатки предпочитал посредственности. Печальным примером тому было его приятельство с Булгариным.
