Штабс-капитан, рассказывавший эту историю, отведя Рылеева в уголок, тихо сказал тогда:
— Знаете, что это мне напомнило? Старую французскую сказку о кошке, превращенной в красавицу, которая не могла видеть мыши, чтобы не ринуться на нее.
А Рылееву это напомнило слова француза-эмигранта: «Не забывайте, что он сын Павла и внук Екатерины».
И все-таки с французом чаще хотелось мысленно спорить, хотя он еще и не увидел страну, трепещущую под сапогом самодержца, но уже избавлялся от наивных представлений об Александре как о рыцаре без страха и упрека, несущем мир и благоденствие своей отчизне.
В этот день, покидая имение Тевяшовых и обиженную Наташу, не вышедшую даже попрощаться, он не без грусти подумал, что какой-то злой рок преследует его любовные вирши. Эмилия не понимала по-русски, Наташа не знает французского.
Чтобы искупить свою вину, он отправился в Острогожск, надеясь на этот раз достать «Аглаю», журнал, издаваемый сладчайшим пиитом князем Шаликовым для дам и девиц. Ему снова не повезло. Лавочник, а в Острогожск книги привозились из Воронежа и продавались в москательной лавке, уехал в губернский город за товаром. Час был послеобеденный, и он решил завернуть к предводителю дворянства Лисаневичу, в его открытый дом, где гости собирались и без приглашения.
На этот раз он застал в гостиной деверя своего приятеля Бедраги, помещика Татарникова, известного в городе чудака, ходившего круглый год в нанковом сюртуке, засыпанном табаком, с неизменной трубкой в зубах и безобразным черным мешком через плечо, который он называл кисетом. Человек образованный, скептический, все подвергавший сомнению, он из какой-то необъяснимой фронды приучил острогожцев к своему нелепому виду. Рядом с ним полковник Юзефович, сверкающий эполетами, аксельбантами и орденами, выглядел как рождественская елка, нелепо разукрашенная в майский день. Третий гость, незнакомый Рылееву, был во фраке и оказался приезжим из Петербурга. Во внешности его не было ничего примечательного, кроме бакенбардов, похожих на вопросительные знаки, поставленные вверх тормашками. Зато в речах чувствовалась особая чиновничья таинственная осведомленность. Фразы обрывались на многоточиях, заставляющих подозревать, что он знает гораздо больше, чем рассказывает.
Когда Рылеев вошел в гостиную, говорил петербургский гость:
— Она написала два письма. Одно — государю, другое — министру. Просьба была пустяковая, — он почти победоносно оглядел слушающих и скороговоркой, какой говорят о пустяках, объяснил: — Она просила два миллиона для уплаты долгов мужа…
— Два миллиона? — шепотом переспросил Лисаневич.
— Да суть-то не в деньгах, а в том, как были написаны прошения. К государю она обращалась горделиво, почти заносчиво, как к человеку, который чем-то ей обязан. А перед министром лебезила, холопствовала, униженно умоляла и…
— И просьба, конечно, была удовлетворена? — перебил Татарников.
— Вы говорите, суть не в деньгах, — горячо вмешался Лисаневич. — Но, позвольте! Куда идут государственные средства? Мы с таким трудом построили в городе дощатые тротуары, да и то не на всех улицах, но добраться до мостовых — который год нет средств. А в Липецке мостовые булыжные, — грустно добавил он.
Рылеев знал, что липецкие мостовые — предмет вечной зависти острогожских патриотов, и поспешил вернуть разговор к прежней теме.
— Так что ж, все-таки дали этой даме такую огромную сумму?
— Без малейшего сопротивления. Умная женщина знает, как можно добиться успеха.
— Государь слишком добр. Он не умеет отказывать, — ядовито улыбаясь, сказал Татарников.
— О, ангел! — делая вид, что не замечает иронии, поддержал петербуржец. — В войну вся Россия его иначе и не называла… Но… Когда я служил в министерстве просвещения, любая наша просьба об увеличении ассигнований на нужды учебных заведений передавалась министром финансов государю с подробными пояснениями, что каждая копейка, истраченная на просвещение, заставит сократить военные расходы. И…
Татарников оживился:
— Вам неизменно отказывали? Военные расходы! Представляю. Закупка в Англии сукна для императорской гвардии или субсидия для украшения польской армии и самого города Варшавы.