Крякин, директор довольно значительного завода, занимающего видное место не только в городе, но и в областном и даже республиканском масштабе, сидел за столиком вокзального ресторана и не спеша уничтожал заказанный им антрекот. А за соседним столиком опустился на стул очень бедно одетый гражданин, давно не стриженный и давно не бритый, с тревожным взглядом бегающих глаз. Спросив себе винегрет и порцию вареной вермишели, гражданин принялся осматривать зал, украшенный пальмами в деревянных гробах, поставленных, как говорится, «на попа»; ядовитыми по краскам натюрмортами в рамках с узорным рельефом; стойку с засохшими образцами закусок… По пути от натюрморта к пальме глаз гражданина скользнул и по солидной физиономии товарища Крякина.
— Никак — Крякин?
Поколебавшись немного (стоит ли поддерживать разговор с такой личностью и в таком тоне?), директор ответил:
— Допустим — товарищ Крякин… (Интонацией он подчеркнул, что без добавления слова «товарищ» называть его неучтиво: не такого масштаба он человек, чтобы для кого-то быть просто Крякиным.)
Но гражданин не обратил внимания на эту поправку. Он подался поближе к Крякину и с нескрываемым интересом спросил:
— Выпустили?!
— Что — выпустили? — величественно уронил Крякин.
— Да не «что», а — кого… Тебя вот… вас! Вас уже выпустили?
— Откуда меня должны были выпустить? — с недоумением произнес директор.
— Известно — откуда. Из тюряги ты сам — давно? (Гражданин так и произнес это слово: тю-ря-га — что, как известно, означает тюрьму на языке уголовников.)
Крякин покраснел и отвернулся от гражданина всем корпусом. Только минуты через три он выдавил из себя:
— Вы, гражданин, думаете, что вы говорите? А то ведь и милиционера кликнуть недолго!
— Нашел чем меня пугать!.. Я — уже в порядке. У меня ксива есть и с печатью: отсидел, что мне положено по приговору, полностью!.. Видал? — И гражданин вытащил шершавой рукою из недр подкладки своего одеяния (в котором можно было при известном напряжении узнать нечто, бывшее когда-то пиджаком) затрепанный клочок грязной бумаги…
Крякин демонстративно отвернулся, показывая тем, что беседу продолжать он не намерен. Но гражданин не успокаивался. Засунув обратно свою «ксиву», спросил:
— Ну, ты — Крякин или не Крякин?!
— Попрошу, во-первых, на «вы»… Да, я — товарищ Крякин.
— Так ты… вы ж со мной почти по одному делу проходили! Об уничтожении рыбы в нашей речке — в Суслянке… Аккурат я попался тогда в третий раз, что рыбу глушу взрывами. И только меня арестовали на берегу, шашки толовые у меня все забрали тогда, лодку опять же… А тут и ты влип…
— Как это «влип»?! Попрошу выбирать выражения!
— Ну, засыпался… Засекли тебя… Помню еще, с меня снимали допрос, а к следователю вошел прокурор и говорит: «Что мы будем делать с этим Крякиным? Ведь он всю речку отравил!» Во как! Не то что я там каких-нибудь полторы тонны рыбешки оглушил, а тут — сразу: рыба в реке сдохла полностью! Это ты отходы с твоего производства приказал спустить в реку. Размах-то какой! Сколько дали?
— Чего дали? — Крякину очень не хотелось разговаривать с этим типом, но не задать этого вопроса он уже не мог…
— «Чего-чего»… Ну, судили же тебя небось?
— Нннет…
Гражданин присвистнул.
— Вот это — да… Как же ты так устроился? Я ведь помню: меня уводили из прокуратуры, а тебя туда привезли… или ты без конвоя, сам пришел?..
— Сам… я это… штраф заплатил, — смущенно сказал директор. — Пять тысяч рублей…
— Новыми деньгами? (Крякин кивнул головою; браконьер присвистнул еще раз.) Вот это — да!.. Откуда ж у тебя такие деньги?
— При чем тут я? Завод заплатил…
— Еще хлеще! За казенный счет, значит… Здорово!
Трудно поверить, но Крякину совестно было теперь смотреть в глаза этому проходимцу. И почтенный директор отвернулся, сделав вид, будто интересуется тем, что происходит за пыль-ным окном, выходящим на перрон… А браконьер тоже о чем-то, видать, задумался, насупив брови и почесывая грязными пальцами в не менее грязной своей шевелюре. Затем он сказал:
