— Кажется, ты не зря тут поселилась, — сказала я. — Твоя собственная территория полна любовников.
— Полна? Да. Но есть такие, кого мне не получить, даже если очень хочется. Тот, кто отдал сердце другой, неподвластен моим волшебным чарам. — Ее глаза ревниво сверкнули, и я почувствовала, как мой желудок болезненно сжался. — Видеть, как они любят других… это пытка. Вроде твоего мужчины, маленький демон. Он просто восхитителен. Пальчики оближешь. Но мне его даже не попробовать.
Я проглотила стоящий в горле ком, вознося безмолвную хвалу божеству, которое дало себе труд услышать, что Пол действительно меня любит. Не то деревянистая сука изнасиловала бы его во сне. Вот разница между суккубами и нимфами: суккубы имеют дело только с дурными людьми, которые и без того обречены попасть в ад, а нимфы спариваются со всеми двуногими; не отличающиеся особой разборчивостью — и с четвероногими тоже.
— Но бывает, что сюда приходит зло. Если дурные люди — я с ними играю. Если создания зла — я уничтожаю их. — Она усмехнулась, обнажив острые зубы-щепки. — Ненавижу все, что исходит из ада. Например, тебя, маленький демон.
— Я не принадлежу аду, — слабым голосом возразила я. — Уже нет.
— Какая разница? Ты пробралась на мою территорию, ты, выкормыш зла. Выставляешь напоказ любовь к доброму мужчине, приводишь его в мой дом, а ведь я так хочу его. Ты нанесла мне оскорбление!
— Я не хотела никого оскорбить.
— Мне будет очень приятно тебя уничтожить, выпить твою сущность, напитаться твоей плотью. — Она кивнула, вполне довольная собой. — Вот почему, маленький демон, я и делаю все это.
Мое сердце ушло в пятки, когда я поняла, что она закончила свою обличительную речь. «Взгляни на дело с другой стороны», — убеждала я себя, стараясь не поддаться панике. Творение матери-природы хочет меня убить, но по крайней мере оно любезно объяснило мне за что. Было бы не так весело, если бы меня съело растение-грубиян.
Не стоило вешать нос. Мне следовало продолжить разговор с древесной сущностью.
Гамадриада сделала паузу, и я увидела в этом благоприятный для себя знак. Только в кино напыщенные злодеи произносят достойные «Оскара» монологи, в жизни такого обычно не случается; как правило, они сначала убивают, а потом философствуют, особенно после обеда, с мятной жвачкой во рту, чтобы замаскировать тошнотворный запах крови изо рта.
Так почему она сделала паузу? Может быть, она обязана подчиняться каким-то запретам? Вроде гейса, ирландского табу. Или ошалела от одиночества? Влюбилась в звучание собственного голоса? Практикуется для сдачи экзамена в «Тоустмастерс», где готовят теоретиков ораторского искусства?
Прикосновение деревянистой руки к моей щеке прервало поток моих рассуждений. Кожа-кора была и грубой, и гибкой одновременно. Ведь дерево клонится под ветром, но может противостоять буре. Под ее кожей билась могучая сила, как земляные черви, ворошащие почву.
— И можешь поблагодарить меня, творение зла, что я увела прочь твоего мужчину и ему не доведется видеть твою смерть.
Действительно. Я мысленно скрестила пальцы — вдруг все-таки гейс?
— Почему именно десять тысяч шагов? — спросила я.
Она нахохлилась, разглядывая меня с таким интересом, словно я была редкостным насекомым, которого нужно было раздавить.
— Что ты имеешь в виду?
Счет: одно очко гейсу, ноль — суккубоядному растению.
— Почему, скажем, не десять? Или не десять миллионов? Почему десять тысяч?
— Это ты спроси своего повелителя.
— Я давно с ним не разговариваю. Может, ты мне скажешь? Ну, между нами, девочками? Что думаешь?
Она тихо засмеялась, словно листья зашуршали.
— А ты забавная. Как правило, те, кто нарушал границу, не разговаривали, а кричали. Ты воевала со мной, а теперь заговариваешь зубы. — Улыбнувшись, она кивнула: — Да. Будет истинным удовольствием сожрать твое сердце.
Вот как.
— Знаешь, — продолжала я, и мой голос звучал невероятно, ненормально спокойно, — вместо того чтобы есть старушку вроде меня, не лучше ли обратить праведный гнев на лесорубов?
Побеги плюща, ее брови, поползли вверх. Кажется, она была удивлена.
— Или займись экотеррористами.
