— Что же теперь мы будем делать с этими зайцами? — спохватился я, держа за задние лапки двух тяжеленных беляков. — Не таскать же их весь день на себе?
Вернуться и отнести их в избушку Архипыч не согласится — старик был в плену всевозможных примет. По его мнению, если вернуться, то удачи на охоте не будет.
Впрочем, всё это не тревожило старого таёжника. Он достал из кармана верёвочку и подвесил на берёзе обоих зайцев за лапки, метра на два от снега.
— Сороки знают, что зайцы по деревьям не прыгают, — пояснил он. — Это все хищники знают, не только сороки. Значит, тут что-то неладно, какой-то подвох, как бы чего не вышло. Лучше таких зайцев не трогать. До самой весны ни одна птица их не пошевелит, вот увидишь. Ну, айда! — И Архипыч зашагал в глубь леса.
Я не стал возражать, хотя и был твёрдо уверен, что вечером мы найдём здесь только расклёванные заячьи скелеты.
Во второй половине дня поднялся сильный ветер. Тайга зашумела. Небо заволокло тучами. С минуты на минуту мог начаться буран. Сильно потеплело. Мы торопились как могли, чтобы до темноты вернуться в избушку. Распахнув полушубки и сдвинув шапки на затылок, мы шагали своим утренним следом, то и дело вытирая пот с лица.
В ранних вечерних сумерках наконец забелел на берёзе убитый утром заяц. Другого не было видно. Его, оказалось, сорвало ветром, и он упал на снег. От него остались только клочья шерсти. Масса сорочьих следов на снегу показывала, кто здесь пировал за наш счёт. Но зайца на дереве никто не тронул.
Я нарочно оставил зайца висеть на десять дней. Сороки сначала тревожно стрекотали, сидя кругом на вершинах деревьев, а потом перестали обращать внимание на зайца в таком незаячьем месте.
Не один раз проверив этот способ хранения дичи, я наконец решил написать об этом.
Ранним утром я сидел в шалаше на берегу. Несколько утиных резиновых чучел слегка покачивались на воде от слабого утреннего ветерка. Солнце поднималось всё выше, но уток не было. Только чёрная лысуха с белым пятном на лбу ныряла на одном месте метрах в ста от меня. Я положил ружьё и взял в. руки бинокль.
Теперь хорошо стало видно, как лысуха почесала лапой затылок, повалясь на бок, встряхнулась и нырнула. Круги на воде ещё не успели разойтись, как лысуха вынырнула с водорослями в клюве.
Так, повторилось несколько раз. Видимо, лысуха нашла здесь хорошее кормное место на дне.
Свист утиных крыльев над головой заставил меня бросить бинокль и схватить ружьё. Но было уже поздно — крупная утка пронеслась мимо, круто снижаясь.
«Прозевал серуху», — подумал я с досадой.
Не обращая внимания на мои чучела, утка шлёпнулась в воду на то место, где только что нырнула лысуха. Вытянув шею, утка озиралась и поворачивалась на одном месте в разные стороны. В это время вынырнула лысуха с водорослями в клюве. Съесть их ей не удалось. Утка протянула шею над самой водой, вся распушилась и быстро поплыла к лысухе, широко открыв клюв.
Лысуха бросила свою добычу и отплыла в сторону. Утка торопливо съела водоросли.
— Вот это здорово! — невольно улыбнулся я, продолжая смотреть в бинокль.
Лысуха опять исчезла под водой, а утка высоко подняла голову и завертелась на месте, высматривая, где покажется лысуха, чтобы отобрать у неё водоросли. Через минуту так и случилось.
Ещё несколько раз всё это повторилось совершенно одинаково.
«Долго ли лысуха будет так «батрачить»?» — думал я, не опуская бинокля.
Снова лысуха исчезла под водой, а утка завертелась на одном месте, ожидая появления своей «кормилицы». Но в это время рядом плюхнулись в воду ещё две серые утки.
Втроём они так дружно бросились на лысуху, что она тут же поспешно нырнула. Утки в один миг сожрали брошенные водоросли и начали жадно озираться.
Но лысуха на этот раз вынырнула далеко в стороне, около зарослей тростников, залитых водой. Утки вперегонки поплыли к ней, оставляя за собой угловички небольших волн. Перед самым их носом лысуха нырнула и больше не появлялась на озере. Вероятно, она вынырнула в тростниках и скрылась там от своих нахлебниц.
